Квартплата

Национальный язык. Разговорный, литературный и поэтический язык

І
Под поэтическим языком можно понимать прежде всего я з ы к, употребляемый в поэтических произведениях.
В этом случае имеется в виду не какое-нибудь внутреннее качество языка, не какая-нибудь особая его функция, в сравнении с его функцией как средства обычного социального общения, а только особая традиция языкового употребления. Поэтический язык в этом смысле представляет собой особый стиль речи в ряду других: языка официального, научного, дипломатического, военного и т. д. Точно так же, как есть формы, слова, обороты речи, которые принято или не принято употреблять в языке науки или дипломатии, есть формы, слова, обороты речи, которые принято или не принято употреблять в поэтических произведениях. История того, как и почему изменялся состав языковых средств, принятых в употреблении в этой традиции, и есть, с этой точки зрения, история поэтического языка.
«Боже вас сохрани сказать когда-нибудь при моряке, что вы на корабле «приехали»: покраснеют! «Пришли», а не приехали»,- так
характеризуется, между прочим, морской стиль речи у Гончарова (Фрегат «Паллада»). В романе Л. Соболева «Капитальный ремонт» моряк смеется над военным, который произносит «мичманы» по-морскому надо было бы «мичмана». Совершенно так же Тредиаковский в 1750 г. упрекал Сумарокова за то, что тот
написал глаза вместо очи, взгляни вместо воззри. Жуковский в начале XIX в. должен был изыскивать для себя оправдания в том, что в одном стихотворении написал постель вместо одр. Но Белинский уже иронизировал над теми, кто пишет зане вместо ибо или потому что. А в наше время мы стали бы недоумевать, если бы кто-нибудь, наоборот, не в стихах, а в обыкновенном разговоре сказал лошажья, как у Маяковского, вместо лошадиная или употребил краткую форму прилагательного или причастия вместо полной в роли второстепенного сказуе-
* [«Доклады и сообщения филологического факультета МГУ», вып. 3, 1947.]
388
мого, ср. хотя бы у Асеева: «И тополя, темны и молчаливы, Встают вдали, напоминая взрывы».
Не следует также упускать из виду, что самое различие между поэтическим стилем речи и общим обиходным языком образованной среды вообще не обязательно и в известных условиях может отсутствовать (ср. хотя бы некоторые лирические стихотворения Пушкина последних лет его жизни).
II
С другой стороны, язык, употребляемый в поэтических произведениях, может представляться связанным с поэзией не одной только внешней традицией словоупотребления, но и внутренними своими качествами, как язык, действительно соответствующий изображаемому поэтическому миру, выражаемому поэтическому настроению. В этом случае язык поэзии понимается нами как язык сам по себе поэтичный и речь уже идет о поэтичности как особом экспрессивном качестве языка.
Понятно, что такая поэтичность языка в свою очередь есть не что иное, как особого рода традиция. При соответствующих условиях «поэтичность» легко меняет свое фактическое языковое содержание или же и вообще становится смешным шаблоном, с которым в поэзии борются так же, как борются, например, с «театральностью» в истории театральной культуры. Критика выговаривала Пушкину за антипоэтичность по поводу известного места в «Бахчисарайском фонтане»: «Символ конечнодерзновенный» и т. д. В «Благонамеренном» писали: «Конечно принадлежит к таким словам, которые в поэзию вводить опасно». Но Пушкин, чем дальше, тем охотнее употреблял в своем стихотворном языке прозаизмы. Мы знаем также, какое большое место в журналистике 20-х годов XIX в. занимала борьба с шаблонными поэтическими выражениями вроде «златая беспечность», «милая нега» и т. п. Мы помним также выступления Маяковского, приветствовавшего Чехова за то, что тот внес в литературу «грубые имена грубых вещей» и вместо «аккордов» и «серебристых далей» заговорил словами «определенными, как здравствуйте, простыми, какдайте стакан чаю».
Таким образом и с этой стороны поэтический язык имеет свою историю. Ближайшим образом она отражает историю общественных языковых вкусов,социальную психологию языка. Как видно уже из нескольких приведенных примеров, чуть ли не решающее значение в этом отношении имеет история самой по себе поэтической темы: поэтичность или антипоэтичность языка в очень большой степени сводится к вопросу о том, о каких предметах считается возможным или невозможным писать в поэтическом произведении. «Соловей можно, форсунка - нельзя», как формулировал уже в наше время Маяковский.
389
III
Но есть и еще одно, и притом - гораздо более важное значение, принадлежащее выражению «поэтический язык». С" ним имеем дело тогда, когда самое отношение между языком и поэзией мыслится не как связь того или иного рода, - традиционная или экспрессивная, - а как свое законное тожество, так что язык и есть сам по себе поэзия. Здесь уже возникает вопрос об особой, поэтической функции языка, которая не совпадает с функцией языка как средства обычного общения, а представляется ее своеобразным обосложнением.
Поэтический язык в этом смысле есть то, что обычно называют образным языком. Художественное слово образно вовсе не в том только отношении, будто оно непременно метафорично. Сколько угодно можно привести неметафорических поэтических слов, выражений и даже целых произведений. Но действительный смысл художественного слова никогда не замыкается в его буквальном смысле. Любой поступок Татьяны или Онегина есть сразу и то, что он есть с точки зрения его буквального обозначения, и то, что он представляет собой в более широком его содержании, скрытом в его буквальном значении: иначе это, действительно, было бы хроникой происшествий, а не поэзией. Основная особенность поэтического языка как особой языковой функции как раз в том и заключается, что это «более широкое» или «более далекое» содержание не имеет своей собственной раздельной звуковой формы, а пользуется вместо нее формой другого, буквально понимаемого содержания. Таким образом формой здесь служит содержание. Одно содержание, выражающееся в звуковой форме, служит формой другого содержания, не имеющего особого звукового выражения. Вот почему такую форму часто называют внутренней формой.
Недоверие к учениям о языке как внутренней форме нередко связано с тем, что такие учения прилагаются не к специально художественному языку, а к языку вообще. В этих случаях искусство объясняют по аналогии с языком, тогда как, наоборот, ту особую функцию языка, которую мы называем поэтической, следовало бы объяснять по аналогии с другими видами искусства. Отсюда и обычный идеализм учений о внутренней форме, которому не должно быть никакого места при правильном взгляде на отношения искусства и действительности. Но правильное понимание этого вопроса было чуждо как формалистам, отрицавшим внутреннюю форму и вместе с тем полностью разобщавшим «язык поэтический» и «язык практический», так, например, и Потебне, который всякое вообще слово считал поэтическим и потому превращал искусство в нечто как бы еще более реальное, чем сама реальная действительность.
Между тем поэтическое слово вырастает в реальном слове, как его особая функция, совершенно так же, как поэзия вырастает из
390
окружающего нас мира реальности. Буквальное значение слова в поэзии раскрывает внутри себя новые, иные смыслы совершенно так же, как расширяется в искусстве значение описываемого единичного эмпирического факта до степени того или иного обобщения. Роман А. Н. Толстого «Хлеб» - это не просто роман о хлебе в буквальном и будничном значении этого слова, а о крупном, героическом событии из истории гражданской войны. Но в то же время это непременно также роман и о хлебе, потому именно в этом образе открывает нам художник то, что увидел в летописи гражданской войны, а та же тема, раскрытая в ином образе, была бы уже темой другого романа.
Нет поэтому никакой необходимости следовать наивно этимологическому толкованию внутренней формы, для которого так часто дает повод Потебня. Для того чтобы понять смысл фразы: «Сегодня хорошая погода», нам и в самом деле нет надобности знать «ближайшее этимологическое значение» не только слова хорошая, по отношению к которому в науке есть ряд одинаково неубедительных этимологий, но даже и слова сегодня, ближайшее прошлое которого понятно почти всякому, говорящему по-русски. Но не зная, что значило слово «раньше», чем стать фактом поэтического языка, действительно, нельзя понять, что оно значит как поэтическое слово.
Отсюда следует, что нет такого факта поэтического языка, каковой факт не был бы известен и вне поэтического контекста, как явление языка вообще. Но в этом новом, поэтическом качестве каждая языковая дата приобретает особые свойства, из которых здесь кратко указываются два следующих.
Во-первых, в поэтическом языке в принципе нет слов и форм немотивированных, с пустым, мертвым, произвольно-условным значением. В обычном языке есть слова, объяснимые через значение других слов с общей непроизводной основой: певец - это тот, кто поет. Но что значит петь - это можно только истолковать, а собственно языковым путем объяснить невозможно: это слово с основой
непроизводной, первичной. Между тем в поэзии и слово петь не изолировано, а входит в соответствующий смысловой ряд в зависимости от того образа, которому оно служит основанием. Так, петь может оказаться связанным со словами, выражающими радостное состояние духа («душа поет», «кровь поет» и т. п.), поэтическое вдохновение («муза поет»), игру на музыкальном инструменте (ср. у Блока: «исступленно запели смычки») и т. д. Ср., например, обычную связь слов, обозначающих слезы и дождь: «Сквозь ресницы шелковые Проступили две слезы... Иль то капли дождевые Зачинающей грозы?» (Тютчев); «На родину тянется туча, Чтоб только поплакать над ней» (Фет); «И ничего не разрешилось Весенним ливнем бурных слез» (Блок); «Своими горькимислезами Над нами плакала весна» (он же) и т. д.
391
Это, конечно, касается и грамматических категорий. Слово, имеющее только множественное число, способно в поэзии, независимо от своего реального значения, быть носителем образа множественности, неодушевленное слово женского рода - носителем женского образа и т. д. Здесь разрыв между «техническим» и «живым» значением языковых фактов в принципе уничтожается.
Это было бы невозможно, если бы, во-вторых, в поэтическом языке не преодолевалось также различие между теми фактами, которые входят в самую систему языка, и теми фактами, которые остаются достоянием внесистемной речи, так называемые говоренья («la parole»). Порядок слов в русском языке по большей части не создает различий, которые могли бы иметь чисто грамматическое значение. Но в поэтическом языке веселый день и день веселый, смелый воин и воин смелый, бой идети идет бой - существенно различные синтагмы, потому что они могут быть применены для выражения различного поэтического содержания. Значение слова чистыйне зависит от того, каков исчерпывающий список существительных, употребляющихся с этим прилагательным в общем языке. Здесь нужно избежать лишь смешения таких групп словосочетаний, как например чистая вода, с одной стороны, и чистый вздор - с другой. Но в поэтическом языке в принципе каждое слово есть член того или иного сращения, обладающего единством смысла: очевидно, что туча плачет и душа плачет, скрипка плачет и весна плачет это совсем разные образы, имеющие общее единое основание в буквальном значении слова плачет. Поэтому чистая вода и чистая слеза также могут представлять собой разные типы словосочетания в языке поэзии.
Конструкции, необязательные, «свободные» в языке общем, но потенциально обязательные, «несвободные» в языке поэтическом, также представляют собой явление внутренней формы, то есть отношение буквального и «более далекого» значений. Постпозиция или препозиция определяемого «буквально» имеет смысл одинаковый, безразличный, но в данном поэтическом контексте она вместе с тем и не безразлична. В «буквальном» смысле сочетание форм без сказуемого, «не доведенное до точки», имеет смысл предложения незаконченного, но в то же время, например, занимая цельный стих или составляя иную соответствующую ритмическую группу, оно звучит, как если бы было законченным синтаксическим целым, и т. д. Таким образом, в том особом разделе лингвистики, который посвящен изучению языка как поэтического факта, совершенно иной смысл получают такие явления, как связь слов по словопроизводным гнездам, как отношения между системой языка и факультативными формами ее воплощения.
V
В тесной связи со всем сказанным стоит то свойство поэтического слова, которое можно назвать его рефлективностью, то есть его обычная обращенность на само себя. Сближая в тексте слова, давно утратившие ту взаимную связь, которой они обладали в силу своего этимологического родства или даже и вовсе никогда этой связи не имевшие, поэт как бы открывает в них новые, неожиданные смыслы, внешне мотивируемые самым различным образом: то шуткой, то глубоким раздумьем.
Ср. в притче Сумарокова: «Сокровище мое! куда сокрылось ты?» В «Дикарке» Островского: «Вешается на шею женатому! У!! Повеса,
право, повеса!» В «Дачниках» Горького: «О Марфа, Марфа! Ты печешься о многом - оттого-то у тебя всё перепекается или недопечено...» Замечательны слова Аркадия в «Отцах и детях»: «Не находите ли, что ясень по-русски очень хорошо назван? ни одно дерево так легко и ясно не сквозит в воздухе, как он». В особенности интересно следующее рассуждение Матвея Кожемякина у Горького: «Вспомнилось, как
однажды слово «гнев» встало почему-то рядом со словом «огонь» и наполнило усталую в одиночестве душу угнетающей печалью. - Гнев, соображал он, - прогневаться, огневаться, - вот он откуда, гнев - из огня! У кого огонь в душе горит, тот и гневен бывает. А я бывал лигневен-то? Нет во мне огня».
Излишне добавлять, что этимологически нет никакой связи между словами ясень и ясно, гнев и огонь.
Вспомним также разницу между еіп Fichtenbaum у Гейне и словом сосна в переводе Лермонтова. Аполлон Григорьев (первый, кажется, из указывающих на эту вольность лермонтовского перевода) тут же указал на аналогичное явление в одном стихотворении Случевского, у которого с землей, изображаемой словом женского рода, прощается ее возлюбленная лето, изображаемая
словом среднего рода.

Современный русский язик

ПОЭТИЧЕСКИЙ ЯЗЫК, художественная речь,- язык поэтических (стихотворных) и прозаических литературных произведений, система средств художественного мышления и эстетического освоения действительности.
В отличие от обычного (практического) языка, у к-рого основной является коммуникативная функция (см. Функции языка), в П. я. доминирует эстетическая (поэтическая) функция, реализация к-рой сосредоточивает большее внимание на самих языковых представлениях (фонических, ритмических, структурных, образно-семантических и др.), так что они становятся самоценными средствами выражения. Общая образность и художественная неповторимость лит. произведения воспринимаются через призму П. я.
Разграничение обычного (практического) и поэтического языков, т. е. собственно коммуникативной и поэтической функций языка, было предложено в первые десятилетия 20 в. представителями ОПОЯЗа (см.). П. я., по их убеждению, отличается от обычного ощутимостью своего построения: он обращает внимание на себя, в известном смысле замедляет чтение, разрушая привычный автоматизм восприятия текста; главное в нём - «пережить деланье вещи» (В. Б. Шкловский).
По мнению Р. О. Якобсона, близкого ОПОЯЗу в понимании П. я., сама поэзия есть не что иное, «как высказывание с установкой на выражение (...). Поэзия есть язык в его эстетической функции».
П. я. тесно связан, с одной стороны, с литературным языком (см.), к-рый является его нормативной основой, а с другой - с общенациональным языком, откуда он черпает разнообразные характерологические языковые средства, напр. диалектизмы при передаче речи персонажей или для создания местного колорита изображаемого. Поэтическое слово вырастает из реального слова и в нём, становясь мотивированным в тексте и выполняя определённую художественную функцию. Поэтому любой знак языка в принципе может быть эстетическим.
В отличие от обычного языка, первичной моделирующей системы (исходной «картины мира»), П. я. является по своей природе вторичной моделирующей системой, как бы надстраиваемой над первой и творчески воспринимаемой благодаря проекции на неё.
Эстетический знак (образ) предстаёт как семантически «колеблющийся», многоплановый, а потому и побуждающий читателя к его творческому восприятию: тройка а птица тройка * Русь. Один план изображения неожиданно сменяется другим, не отменяя первого, а, наоборот, расширяя и углубляя его: «Селифан только помахивал да покрикивал: "Эх! эх! эх!", плавно подскакивая на козлах по мере того, как тройка то взлетала на пригорок, то неслась духом с пригорка (...)-Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а
ровнем гладнем разметнулась на полсвета (...)-Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка, несёшься? (...) Русь, куда ж несёшься ты, дай ответ? Не даёт ответа*. Художественный образ в П. я. не сводится, т.о., к простой зрительной наглядности: он живёт в смене ракурсов изображения, «наплыве» разных смыслов, причудливо сменяющихся и «проступающих» один в другом.
Эстетический знак (слово, словосочетание, конструкция, текст) как элемент вторичной моделирующей системы в его сопоставлении с обычным знаком первичной моделирующей системы характеризуется рядом специфических свойств. Эстетический знак имеет не стандартную (общепринятую), а особую художественную форму -необычную сочетаемость с другими словами, экспрессивную словообразовательную, морфологическую структуру, инверсию, подчёркнутую звуковую (фоническую) организацию и др. Такая форма, являясь ощутимым средством реализации поэтической функции языка, коррелирует с диалектически противоречивым «подвижным» смыслом эстетического знака.
Значение знака П. я. содержит в себе внутреннее противоречие. Поэтическая реальность как вторичная моделирующая система представляет собой систему художественных квазипредметов (от лат. quasi - якобы, как будто) с их «колеблющейся» семантикой. В стихах из «Евгения Онегина» А. С. Пушкина *Пчела заданью полевой Летит из кельи восковой» выделенные словесные образы имеют противоречивую семантику: полевая дань = нектар, восковая келья « улей. Узнавание квазипредметов с их «колеблющимся», противоречивым значением вызывает в читателе чувство эстетического удовлетворения.
По сравнению со словами обыденной речи эстетические знаки П. я. имеют гибкие, подвижные, часто не равные словарным и даже противоположные им значения: «Чичиков, вынув из кармана бумажку [ассигнацию, взятку], положил её перед Иваном Антоновичем, которую тот совершенно не заметил и накрыл тотчас её книгою. Чичиков хотел было указать ему её, но Иван Антонович движением головы дал понять, что не нужно показывать* (Гоголь). Контекстуальные связи слова в П.я. приводят, т.о., к его семантической и эстетической трансформации, подчинённой общему замыслу текста.
Гибкость поэтической семантики слов вызывает подвижность самого словесного образа. Парус в одноимённом стихотворении М. Ю. Лермонтова воспринимается и в его предметном значении («Белеет парус (...) В тумане моря голубом!...; И мачта гнётся и скрипит...*), и как одушевлённое существо (одинокий), и, наконец, как символ вечного искания («Что ищет он в стране далекой? Что кинул он в краю родном? (...) Увы, он счастия не ищет И не от счастия бежит!*) и мятежности. очистительной бури («Л он, мятежный, просит бури, Как будто в бурях есть покой!».
По сравнению с обычными языковыми единицами, имеющими нормативный характер, слова (словесные образы) как эстетические знаки П. я. представляют собой продукт художественного творчества, отличный от узуального употребления. Лит. произведение несёт на себе отпечаток мировоззрения, поэтического видения действительности, языка, стиля его творца. В подлинно художественном произведении слово как материал искусства и элемент композиции своеобразно и эстетически мотивировано как стилистически конструктивный элемент целого.
П. я. органически связан с творческим методом писателя, личность к-рого диалектически отражается в его произведениях как категория автора («образ автора», по В. В. Виноградову), как их главное, организующее начало. Композиционно-речевая структура текста всегда личностна и отражает творческую манеру писателя, своеобразие его стиля и языка (грамматики, словаря, фоники и др.). Категория автора как иерархически самая высокая поэтическая категория фокусирует идейно-эстетическое, композиционное и языковое (стилевое) единство художественного текста.
Творческий характер эстетических знаков П. я. лит. произведения воплощается в системе доминант - главных композиционных и речевых компонентов текста, к-рые, подчиняя, определяя и трансформируя остальные компоненты, являются основными выразителями авторского замысла. Таковы, напр., ключевые слова текста, к к-рым тянутся «нити» различных его уровней и к-рые организуют целостное единство лит. произведения: его содержания, композиции и языка. Прилагательное нерукотворный - семантический и эстетический центр стихотворения А. С. Пушкина «Я памятник себе воздвиг нерукотворный»: по существу весь его текст - разностороннее художественное раскрытие символически ёмкого смысла этого слова. Ключевое слово может служить композиционной и семантической опорой языковой структуры произведения, напр. форма повелительного наклонения жди глагола ждать в стихотворении К. М. Симонова «Жди меня, и я вернусь...». Термин «П. я.» используется и в значении художественная речь, и как название языка стихотворных произведений, иногда - изобразительных средств лит. направления, школы, писателя, а также самой эстетической функции языка и др. Наиболее полным эквивалентом П. я. является язык художественной литературы (см.) - предмет «особой филологической науки, близкой к языкознанию и литературоведению, но вместе с тем отличной от того и другого» (Виноградов).

ПОНЯТИЕ ПОЭТИЧЕСКОГО ЯЗЫКА

Эта статья написана в последний год жизни Г. О. Винокура - время, когда им владело стремление обобщить и привести в окончательные последовательность и ясность, столь свойственные его научному мышлению, - наиболее важные моменты теории, которую он обдумывал в течение многих лет. Один из них и, возможно, главный - специфическая сущность поэтического языка. Ему посвящены и непосредственно предшествующие этой статье работы 1945 и 1946 годов: ”Об изучении языка литературных произведений” (см. настоящее издание) и ”Язык литературы и литературный язык” (см. ”Филологические исследования”, 1991), представляющие собой подробную разработку проблемы с методологической и историко-стилистической сторон.

Настоящий труд, благодаря афористичной краткости и простоте формулировок, соединенных с глубиной проникновения в решение поставленной задачи, можно считать своеобразной интродукцией к содержанию книги в целом, так как здесь в том или ином виде иллюстрируются ее центральные характеристики. Они показаны в виде трех точек зрения на поэтический язык, который можно понимать: 1) как стиль речи , имеющий, наряду с другими стилями, свою традицию употребления языковых средств в особом значении, в данном случае - поэтическом; 2) как язык , наделенный особой поэтичной экспрессией ; 3) как язык, возведенный в ранг искусства . В третьем - важнейшем - определении пересекаются и оба предыдущих, потому что он демонстрирует нам язык в особой функции - поэтической (художественной).

Поэтическая функция, в концепции Г. О. Винокура, самым решительным образом противостоит общекоммуникативному назначению языка, так как она осложнена эстетическими (по содержанию - семантико-стилистическими и, следовательно, семиотическими) коннотациями. Г. О. Винокур останавливает внимание читателей на том, что эстетическая функция непременно предусматривает двойной (непосредственный и опосредованный) смысл слова в поэтическом произведении. Если, например, Татьяна ”Прелестным пальчиком писала... Заветный вензель...”, то эстетическая цель употребления Пушкиным слове поэтичной экспрессией заключается в том, чтобы образно и в индивидуальном

осмыслении описать ”внутренний мир изображаемого человека, тип, эпоху, чувства”, без чего перед нами окажется лишь ”хроника происшествий” (с. 28). И таким образом, эстетическая цель употребления слова создает вторичную мотивированность его выбора. Слово в поэтическом языке выступает как знак искусства и мотивируется его законами, а не законами ”практического языка”. Следуя этому положению, мы можем сказать, что прелестный и заветный мотивируются поэтической традицией, поддерживающей или обновляющей закономерности контекстной сочетаемости слов в образе; что ”Наш бог бег” у Маяковского мотивируется так называемой ”паронимической аттракцией” (В. П. Григорьев); что мотивировка употребления современной литературой элементов, которые в общем языке имеют разную стилевую принадлежность (от вульгарного жаргона до высоких речевых стихий), удваивается их смешением и, в частности, пропорциями этого смешения в специальных текстовых приемах и пр.

Такая вторичная мотивированность поэтического слова и есть сердцевина функционального обособления языка художественной литературы. По Г. О. Винокуру, она говорит о том, что ”язык сам по себе может быть поэзией” (с. 27), имея специфическую внутреннюю форму. Эту последнюю Г. О. Винокур понимал как постоянное сущностное свойство поэтического языка, не зависящее от исторической сменяемости репертуара языковых средств, приобретших (или потерявших) поэтическую семантику и поэтическую экспрессию.

Нет сомнения в том, что выделенные Г. О. Винокуром три аспекта в определении понятия послужили отправной точкой для новой, расширенной трактовки поэтического языка; тем более, что они сформировались путем укрупнения первоначально указанных им (в тезисах доклада ”Проблемы изучения поэтического языка”, состоявшегося в МГУ в 1946 году) пяти возможных пониманий: как особого стиля речи; как особой экспрессивной системы; как внутренней формы слова; как индивидуального стиля писателя; как перевоплощенной ”чужой” речи. Эти категории обнажают внутренний состав явления, позволивший позднее ряду исследователей квалифицировать поэтический язык как ”максимальное представление национального, ”исторического” языка” (В. П. Григорьев).

Печатается по первой публикации: Доклады и сообщения филол. фак-та МГУ. М., 1947. Вып. 3. С. 3-7; перепечатана: Винокур Г. О. Избранные работы по русскому языку. М., 1959. С. 388-393; переведена на итал. яз.: Il concetto di Lingua poetica (Trad. di D. Ferrari-Bravo) // Strumenti critici, 1981, Torino. № 44. P.143-150. См. также: Введение в литературоведение: Хрестоматия / Под ред. П. А. Николаева. М., 1979. С. 226-227 (приведены фрагменты из статьи); перепечатана в ”Филологических исследованиях”.

Под поэтическим языком можно понимать прежде всего язык, употребляемый в поэтических произведениях .

В этом случае имеется в виду не какое-нибудь внутреннее качество языка, не какая-нибудь особая его функция, в сравнении с его функцией как средства обычного социального общения, а только

особая традиция языкового употребления . Поэтический язык в этом смысле представляет собой особый стиль речи в ряду других: языка официального, научного, дипломатического, военного и т. д. Точно так же, как есть формы, слова, обороты речи, которые принято или не принято употреблять в языке науки или дипломатии, есть формы, слова, обороты речи, которые принято или не принято употреблять в поэтических произведениях. История того, как и почему изменялся состав языковых средств, принятых в употреблении в этой традиции, и есть, с этой точки зрения, история поэтического языка.

”Боже вас сохрани сказать когда-нибудь при моряке, что вы на корабле ”приехали”: покраснеют! ”Пришли”, а не приехали”,- так характеризуется, между прочим, морской стиль речи у Гончарова (Фрегат ”Паллада”)¹. В романе Л. Соболева ”Капитальный ремонт” моряк смеется над военным, который произносит ”ми́чманы” по-морскому надо было бы ”мичманá”². Совершенно так же Тредиаковский в 1750 г. упрекал Сумарокова за то, что тот написал глаза вместо очи , взгляни вместо воззри ³. Жуковский в начале XIX в. должен был изыскивать для себя оправдания в том, что в одном стихотворении написал постель вместо одр ⁴. Но Белинский уже иронизировал над теми, кто пишет зане вместо ибо или потому что ⁵. А в наше время мы стали бы недоумевать, если бы кто-нибудь, наоборот, не в стихах, а в обыкновенном разговоре сказал лошажья , как у Маяковского⁶, вместо лошадиная или употребил краткую форму прилагательного или причастия вместо полной в роли второстепенного сказуемого, ср. хотя бы у Асеева: ”И тополя, темны и молчаливы , // Встают вдали, напоминая взрывы”⁷.

Не следует также упускать из виду, что самое различие между поэтическим стилем речи и общим обиходным языком образованной среды вообще не обязательно и в известных условиях может отсутствовать. Ср. хотя бы некоторые лирические стихотворения Пушкина последних лет его жизни⁸.

С другой стороны, язык, употребляемый в поэтических произведениях, может представляться связанным с поэзией не одной только внешней традицией словоупотребления, но и внутренними своими качествами, как язык, действительно соответствующий изображаемому поэтическому миру, выражаемому поэтическому настроению. В этом случае язык поэзии понимается нами как язык сам по себе поэтичный и речь уже идет о поэтичности как особом экспрессивном качестве языка .

Понятно, что такая поэтичность языка в свою очередь есть не что иное, как особого рода традиция. При соответствующих условиях

”поэтичность” легко меняет свое фактическое языковое содержание или же и вообще становится смешным шаблоном, с которым в поэзии борются так же, как борются, например, с ”театральностью” в истории театральной культуры. Критика выговаривала Пушкину за антипоэтичность по поводу известного места в ”Бахчисарайском фонтане”: ”Символ конечно дерзновенный” и т. д. В ”Благонамеренном” писали: ”Конечно принадлежит к таким словам, которые в поэзию вводить опасно”⁹. Но Пушкин, чем дальше, тем охотнее употреблял в своем стихотворном языке прозаизмы. Мы знаем также, какое большое место в журналистике 20-х годов XIX в. занимала борьба с шаблонными поэтическими выражениями вроде ”златая беспечность”, ”милая нега”¹⁰ и т. п. Мы помним также выступления Маяковского, приветствовавшего Чехова за то, что тот внес в литературу ”грубые имена грубых вещей” и вместо ”аккордов” и ”серебристых далей” заговорил словами ”определенными, как здравствуйте , простыми, как дайте стакан чаю ”¹¹.

Таким образом и с этой стороны поэтический язык имеет свою историю. Ближайшим образом она отражает историю общественных языковых вкусов, социальную психологию языка . Как видно уже из нескольких приведенных примеров, чуть ли не решающее значение в этом отношении имеет история самой по себе поэтической темы : поэтичность или антипоэтичность языка в очень большой степени сводится к вопросу о том, о каких предметах считается возможным или невозможным писать в поэтическом произведении. ”Соловей можно, форсунка - нельзя ”, как формулировал уже в наше время Маяковский¹².

Но есть и еще одно, и притом - гораздо более важное значение, принадлежащее выражению ”поэтический язык”. С" ним имеем дело тогда, когда самое отношение между языком и поэзией мыслится не как связь того или иного рода, - традиционная или экспрессивная, - а как свое законное тожество , так что язык и есть сам по себе поэзия . Здесь уже возникает вопрос об особой, поэтической функции языка , которая не совпадает с функцией языка как средства обычного общения, а представляется ее своеобразным обосложнением.

Поэтический язык в этом смысле есть то, что обычно называют образным языком. Художественное слово образно вовсе не в том только отношении, будто оно непременно метафорично. Сколько угодно можно привести неметафорических поэтических слов, выражений и даже целых произведений. Но действительный смысл художественного слова никогда не замыкается в его буквальном смысле. Любой поступок Татьяны или Онегина есть сразу и то, что он есть с

точки зрения его буквального обозначения, и то, что он представляет собой в более широком его содержании, скрытом в его буквальном значении: иначе это, действительно, было бы хроникой происшествий, а не поэзией. Основная особенность поэтического языка как особой языковой функции как раз в том и заключается, что это ”более широкое” или ”более далекое” содержание не имеет своей собственной раздельной звуковой формы, а пользуется вместо нее формой другого, буквально понимаемого содержания. Таким образом формой здесь служит содержание . Одно содержание, выражающееся в звуковой форме, служит формой другого содержания, не имеющего особого звукового выражения. Вот почему такую форму часто называют внутренней формой .

Недоверие к учениям о языке как внутренней форме нередко связано с тем, что такие учения прилагаются не к специально художественному языку, а к языку вообще¹³. В этих случаях искусство объясняют по аналогии с языком¹⁴, тогда как, наоборот, ту особую функцию языка, которую мы называем поэтической, следовало бы объяснять по аналогии с другими видами искусства. Отсюда и обычный идеализм учений о внутренней форме, которому не должно быть никакого места при правильном взгляде на отношения искусства и действительности. Но правильное понимание этого вопроса было чуждо как формалистам¹⁵, отрицавшим внутреннюю форму и вместе с тем полностью разобщавшим ”язык поэтический” и ”язык практический”¹⁶, так, например, и Потебне, который всякое вообще слово считал поэтическим и потому превращал искусство в нечто как бы еще более реальное, чем сама реальная действительность¹⁷.

Между тем поэтическое слово вырастает в реальном слове, как его особая функция, совершенно так же, как поэзия вырастает из окружающего нас мира реальности. Буквальное значение слова в поэзии раскрывает внутри себя новые, иные смыслы совершенно так же, как расширяется в искусстве значение описываемого единичного эмпирического факта до степени того или иного обобщения. Роман А. Н. Толстого ”Хлеб” - это не просто роман о хлебе в буквальном и будничном значении этого слова, а о крупном, героическом событии из истории гражданской войны. Но в то же время это непременно также роман и о хлебе , потому именно в этом образе открывает нам художник то, что увидел в летописи гражданской войны, а та же тема, раскрытая в ином образе, была бы уже темой другого романа.

Нет поэтому никакой необходимости следовать наивно этимологическому толкованию внутренней формы, для которого так часто дает повод Потебня¹⁸. Для того чтобы понять смысл фразы: ”Сегодня хорошая погода”, нам и в самом деле нет надобности знать ”ближайшее этимологическое значение” не только слова хорошая , по отношению к которому в науке есть ряд одинаково неубедительных этимологий, но даже и слова сегодня , ближайшее прошлое которого

понятно почти всякому говорящему по-русски. Но не зная, чтó значило слово ”раньше”, чем стать фактом поэтического языка, действительно, нельзя понять, чтó оно значит как поэтическое слово.

Отсюда следует, что нет такого факта поэтического языка, каковой факт не был бы известен и вне поэтического контекста, как явление языка вообще. Но в этом новом, поэтическом качестве каждая языковая дата приобретает особые свойства, из которых здесь кратко указываются два следующих.

Во-первых, в поэтическом языке в принципе нет слов и форм немотивированных, с пустым, мертвым, произвольно-условным значением. В обычном языке есть слова, объяснимые через значение других слов с общей непроизводной основой: певец - это тот, кто поет . Но что значит петь - это можно только истолковать, а собственно языковым путем объяснить невозможно: это слово с основой непроизводной, первичной. Между тем в поэзии и слово петь не изолировано, а входит в соответствующий смысловой ряд в зависимости от того образа, которому оно служит основанием. Так, петь может оказаться связанным со словами, выражающими радостное состояние духа (”душа поет”, ”кровь поет” и т. п.), поэтическое вдохновение (”муза поет”), игру на музыкальном инструменте (ср. у Блока: ”исступленно запели смычки”¹⁹) и т. д. Ср., например, обычную связь слов, обозначающих слезы и дождь : ”Сквозь ресницы шелковые // Проступили две слезы ... Иль то капли дождевые // Зачинающей грозы?” (Тютчев)²⁰; ”На родину тянется туча , // Чтоб только поплакать над ней” (Фет)²¹; ”И ничего не разрешилось // Весенним ливнем бурных слез ” (Блок)²²; ”Своими горькими слезами // Над нами плакала весна ” (он же)²³ и т. д.

Это, конечно, касается и грамматических категорий. Слово, имеющее только множественное число, способно в поэзии, независимо от своего реального значения, быть носителем образа множественности²⁴, неодушевленное слово женского рода - носителем женского образа²⁵ и т. д. Здесь разрыв между ”техническим” и ”живым” значением языковых фактов в принципе уничтожается.

Это было бы невозможно, если бы, во-вторых, в поэтическом языке не преодолевалось также различие между теми фактами, которые входят в самую систему языка, и теми фактами, которые остаются достоянием внесистемной речи, так называемые говоренья (”la parole”). Порядок слов в русском языке по большей части не создает различий, которые могли бы иметь чисто грамматическое значение. Но в поэтическом языке веселый день и день веселый , смелый воин и воин смелый , бой идет и идет бой - существенно различные синтагмы, потому что они могут быть применены для выражения различного поэтического содержания. Значение слова

чистый не зависит от того, каков исчерпывающий список существительных, употребляющихся с этим прилагательным в общем языке. Здесь нужно избежать лишь смешения таких групп словосочетаний, как например чистая вода , с одной стороны, и чистый вздор - с другой. Но в поэтическом языке в принципе каждое слово есть член того или иного сращения, обладающего единством смысла: очевидно, что туча плачет и душа плачет , скрипка плачет и весна плачет это совсем разные образы, имеющие общее единое основание в буквальном значении слова плачет . Поэтому чистая вода и чистая слеза также могут представлять собой разные типы словосочетания в языке поэзии²⁶.

Конструкции, необязательные, ”свободные” в языке общем, но потенциально обязательные, ”несвободные” в языке поэтическом, также представляют собой явление внутренней формы, то есть отношение буквального и ”более далекого” значений. Постпозиция или препозиция определяемого ”буквально” имеет смысл одинаковый, безразличный, но в данном поэтическом контексте она вместе с тем и не безразлична. В ”буквальном” смысле сочетание форм без сказуемого, ”не доведенное до точки”, имеет смысл предложения незаконченного, но в то же время, например, занимая цельный стих или составляя иную соответствующую ритмическую группу, оно звучит, как если бы было законченным синтаксическим целым²⁷, и т. д. Таким образом, в том особом разделе лингвистики, который посвящен изучению языка как поэтического факта, совершенно иной смысл получают такие явления, как связь слов по словопроизводным гнездам, как отношения между системой языка и факультативными формами ее воплощения²⁸.

В тесной связи со всем сказанным стоит то свойство поэтического слова, которое можно назвать его рефлективностью , то есть его обычная обращенность на само себя. Сближая в тексте слова, давно утратившие ту взаимную связь, которой они обладали в силу своего этимологического родства или даже и вовсе никогда этой связи не имевшие, поэт как бы открывает в них новые, неожиданные смыслы, внешне мотивируемые самым различным образом: то шуткой, то глубоким раздумьем.

Ср. в притче Сумарокова²⁹: ”Сокровище мое! куда сокрылось ты ?” В ”Дикарке” Островского: ”Вешается на шею женатому! У!! Повеса, право, повеса !” В ”Дачниках” Горького: ”О Марфа, Марфа! Ты печешься о многом - оттого-то у тебя всё перепекается или недопечено ...” Замечательны слова Аркадия в ”Отцах и детях”: ”Не находите ли, что ясень по-русски очень хорошо назван? ни одно дерево так легко и ясно не сквозит в воздухе, как он”. В особенности интересно следующее рассуждение Матвея Кожемякина у Горького: ”Вспом-

нилось, как однажды слово ”гнев” встало почему-то рядом со словом ”огонь” и наполнило усталую в одиночестве душу угнетающей печалью. - Гнев , соображал он, - прогневаться , огневаться , - вот он откуда, гнев - из огня ! У кого огонь в душе горит, тот и гневен бывает. А я бывал ли гневен -то? Нет во мне огня ”.

Излишне добавлять, что этимологически нет никакой связи между словами ясень и ясно , гнев и огонь .

Вспомним также разницу между еin Fichtenbaum у Гейне и словом сосна в переводе Лермонтова. Аполлон Григорьев (первый, кажется, из указывающих на эту вольность лермонтовского перевода)³⁰ тут же указал на аналогичное явление в одном стихотворении Случевского³¹, у которого с землей , изображаемой словом женского рода, прощается ее возлюбленная лето , изображаемая словом среднего рода.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Глава ”Через 20 лет”, разд. 1.

² Глава I.

³ См.: Тредиаковский В. Письмо... писанное от приятеля к приятелю // Сб. материалов для Истории Императорской Академии Наук / Изд. А. Куник. Спб., 1865. Ч. 2. С. 456, 481.

⁴ См. об этом: Виноградов В. В. Стиль Пушкина. М., 1941. С. 15.

⁵ См.: Белинский В. Г. Рец. на стихотворения Ап. Григорьева и Я. П. Полонского // Отечественные записки. Спб., 1846. Т. 15. Разд.: Библиографическая хроника. С. 57.

⁶ В стихотворении ”Два не совсем обычных случая”. Это явление Г. О. Винокур назвал ”подновлением прилагательных” (с 345).

⁷ Поэма ”Пламя победы”. См.: Асеев Н. Стихи и поэмы. М., 1946. С. 57-58.

⁸ ”Когда за городом задумчив я брожу”, ”...Вновь я посетил”, ”На это скажут мне с улыбкою неверной” и др.

⁹ См.: Благонамеренный: Литературно-критический журнал / Изд. Измайловым. Спб., 1824. Ч. 26. № 8. С. 66.

¹⁰ См.: Кюхельбекер В. К. О нашей поэзии, особенно лирической в последнее десятилетие // Мнемозина. Спб., 1824. Ч. 2. С. 29-44.

¹¹ См.: Маяковский В. В. Два Чехова // Полн. собр. соч.: В 12 т. М., 1939. Т. 1. С. 341, 344.

¹² См.: Маяковский В. В. Эту книгу должен прочесть каждый / Предисл. к революционной хрестоматии футуристов ”Ржаное слово” // Полн. собр. соч.: В 12 т. М., 1939. Т. 2. С. 467.

¹³ См.: Потебня А. А. Мысль и язык. Спб., 1862. С. 86-94; Винокур Г. Поэзия и практическая стилистика // Культура языка. М., 1929. С. 265-277.

¹⁴ См.: Потебня А. А. Определение поэзии // Из записок по теории словесности. Харьков, 1905. С. 17 и далее.

¹⁵ См.: Шкловский В. Искусство как прием // Поэтика: Сб. по теории поэтического

языка. Пг., 1919. Вып. 2. С. 101-114; Медведев П. Н. Формальный метод в литературоведении: Критическое введение в социологическую поэтику. Л., 1928. Ч. 3: Формальный метод в поэтике. С. 105-142. Список основных работ так называемых формалистов и публикацию некоторых из этих работ см. в книге: Хрестоматия по теоретическому литературоведению. Тарту, 1976. Ч. 1.

¹⁶ См.: Якубинский Л. П. О звуках стихотворного языка // Сб. по теории поэтического языка. Пг., 1916. Вып. 1. С. 16-30. Или: Якубинский Л. П. Язык и его функционирование // Избр. работы. М., 1986. С. 163-176; Шкловский В. Потебня // Поэтика: Сб. по теории поэтического языка. Пг., 1919. Вып. 2. С. 3-6; Эйхенбаум Б. Теория ”формального метода” // Литература: Теория. Критика. Полемика. Л., 1927. С. 121-127.

¹⁷ См.: Потебня А. А. Поэзия и проза. Их дифференцирование // Из записок по теории словесности. С. 97-110.

¹⁸ Ср. примеры, приводимые Потебней по поводу определения понятия ”внутренняя форма слова” (см. прим. № 13), а также примеры в его книге ”Из записок по русской грамматике” (Воронеж, 1874. С. 1-5 и др.).

¹⁹ В стихотворении ”В ресторане”.

²⁰ В стихотворении ”В душном воздухе молчанье...”.

²¹ В стихотворении ”Из дебрей тумана несмело...”.

²² В стихотворении ”Я помню длительные муки”.

²³ В стихотворении ”Своими горькими слезами...”.

²⁴ Ср.: Уста жуют. Со всех сторон // Гремят тарелки и приборы (”Евгений Онегин”; 5, XXIX).

²⁵ Ср.: ”Приди, о Лень! Приди в мою пустыню...” (Пушкин, ”Сон”).

²⁶ Ср.: ”гений чистой красоты” у Пушкина (”Я помню чудное мгновенье...”) и у Жуковского (”Лалла Рук”).

²⁷ Ср. из ”Евгения Онегина”:
Она глядит ему в лицо. ”Что с вами? ” - Так. -И на крыльцо (6, XIX).

²⁸ Ср. приводимые Г. О. Винокуром примеры словообразовательной изобразительности у Маяковского: Жирафка - жирафа-мать - жирафенок (”Что ни страница - то слон или львица”).

²⁹ ”Скупой”. См.: Сумароков A. П. Полн. собр. всех соч. М., 1871. Ч. 7. С. 14.

³⁰ См.: Григорьев А. Воспоминания. М.; Л., 1930. (”Беседы с Иваном Ивановичем о современной нашей словесности и о многих других вызывающих на размышление предметах”, с. 298.)

³¹ ”Прощание лета”. См.: Случевский К. К. Соч.: В 6 т. Спб., 1898. Т. 1. С. 252.

Креативные операции с языковыми средствами, направленные на создание эстетического впечатления, следует отличать от автоматического отбора и реализации средств языка, которые поддерживают стереотипность речи. Противопоставление творчества (креативности) и автоматизма (стереотипности) значимо и для порождения, и для восприятия речи. Когда производитель речи задаётся вопросом как сказать, нарушается автоматизм восприятия, которое сопровождается эмоционально-эстетической реакцией адресата; когда он задаётся вопросом что сказать, восприятие, как правило, автоматизируется: в линейной последовательности вербальных знаков ни один не стимулирует эстетического отклика адресата.

Наличие или отсутствие автоматизма в процессах производства и восприятия речи позволяет разграничить поэтический язык и язык практический. В отечественной научной традиции такое разграничение обосновано в трудах представителей ОПОЯЗа (20-е гг. XX в.) и развито в работах Ю. Н. Тынянова, Р. Якобсона, Л. П. Якубинского. Сформировалось узкое, расширенное и широкое понимание поэтического языка. В узком смысле поэтический язык - это язык поэзии; в расширенном - язык художественной литературы; в широком - язык "с установкой на эстетически значимое творчество, хотя бы самое минимальное, ограниченное рамками одного только слова" .

Единицу поэтического языка В. П. Григорьев предложил обозначить термином креатема. Так, в высказывании М. Цветаевой Жизнь спустя, горячо приветствую такое умолчание матери креатема представляет собой трансформированное стандартное сочетание (ср.: спустя неделю /год). В стихотворении В. Хлебникова "Заклятие смехом" формируется словообразовательный куст, ветви которого представляют собой цепочки новообразований, как, например, ветвь с корневым словом смех: смехач, смешик, смеяч, смеюн, смеюнчик, смеянствовать, усмеять. Однотипные креатемы образуют окказиональную внутритекстовую подсистему.

Поэтический язык - это язык творца креатем. Но является ли творцом креатем лишь художник слова? Ответ на этот вопрос можно найти в исследованиях по детской речи. Период наивысшей креативной активности, связанной с освоением родного языка, возраст "от двух до пяти" (К. Чуковский) - характеризуется многочисленными новациями, порождение которых обнаруживает их общую природу с креатемами в художественном тексте. Опираясь на материал, систематизированный специалистами по детской речи , охарактеризуем специфику результатов детского речевого творчества.

Грамматические новации в детской речи основаны на системе языка, понимаемой как система возможностей. В нормативной речи взрослых порождение речевого факта происходит по цепочке: система - норма - речь; в речевой практике детей второе звено цепочки отсутствует. Анализ грамматических креатем позволяет говорить об их предсказуемости, ибо все грамматические новообразования являются потенциально возможными, соответствующими моделям языка. Будучи неправильными с точки зрения кодифицированной нормы, эти креатемы отличаются "системной правильностью": они возникают под влиянием аналогии, т.е. уподобления одних форм языкового выражения другим на основании сходства. Ср.: столья и стулья; глазов, карандашов и лбов, носов; поцелутъ / поцелул (маму), склють / склюл (зёрнышки) и дуть / дул, разуть/разул. Грамматическая креатема нередко заполняет лакуну (пустую клетку) участка грамматической системы: Пока не хочу пить, но уже захачиваю (захотеть - захачивать). Механизмы языковой системы позволяют сконструировать эту и подобные видовые нары, но в кодифицированном литературном языке они отсутствуют. Известно, например, что не от всех качественных прилагательных можно образовать синтетическую форму сравнительной степени, однако механизм грамматической системы предоставляет такую потенциальную возможность (формы типа лучшее, удалее, гордее). Производитель речи в процессе формотворчества не осуществляет какой-либо запланированной сверхзадачи, поэтому подобные образования называют непреднамеренными. Восприятие грамматических креатем взрослыми, как правило, сопровождается стереотипными замечаниями: Не стольев, а столов; Надо говорить льёт, а не леет и т.п. Типовые ортологические реакции направлены на закрепление в языковом сознании ребёнка грамматических стандартов, необходимых в литературной речи и составляющих основу языка практического. Очевидна регулятивно-дидактическая стратегия взрослого наставника: сформировать у ребёнка представление о грамматических нормах. В то же время нельзя не заметить обаяния грамматических неправильностей, вызывающих у родителей чувства умиления, удивления, удовольствия. Эти эмоционально-эстетические эффекты объясняются различием набора языковых компетенций ребёнка и взрослого. Взрослый непроизвольно воспринимает грамматическую аномалию как креатему.

Детское словотворчество, осуществляемое на основе продуктивных словообразовательных моделей, также демонстрирует влияние системы языка. Новизна плана выражения новообразований создаётся за счёт свободной комбинации словообразовательных морфем в основе слова. Возникает объективное противоречие между системой и нормой: системный механизм позволяет создать новое образное слово, а норма сто "не принимает" по причине наличия в языке кодифицированного образца. Например: попутник (ср. попутчик); насмейник {насмешник); гимнастёр (гимнаст); королишка (королевич); толстячий (толстенный); мозгатый (мозговитый); одуван (одуванчик) и др. Образность ощущается в креатемах, которые имеют в системе языка лексический синоним: режик - ножик; деревенцы - крестьяне; коровёнок - телёнок; пышинки перышки; раздырявился, издырился - порвется; (ты меня) расхохотал - рассмешил. Во всех случаях ребёнком осознаётся как языковое значение корня, так и значение словообразовательного аффикса. Новообразования нередко заполняют лексическую лакуну: Папа, дай я погитарю (поиграю на гитаре); Я кино смотрел. Там роботёнок (маленький робот) так дрался! Нестандартная образность характерна для креатем, созданных на основе соединения двух корней: Я зубобыстрячка (быстро жую); А я глухоем (глухой, когда ем); Зёрна в кофетёрку (кофемолку) положи; Мне нужен ухокап (пипетка). Образное впечатление передаётся креатемой, включённой в границы логико-оценочного противопоставления: нельзя - льзя; негодяйка - годяйка и т.п. Лексические новации показывают, как ребёнку "представляется... его собственная мысль" (А. А. Потебня) и, следовательно, обладают индивидуально-психологическим своеобразием.

Об интенциях производителя речи мы можем судить по вербальным опознавательным знакам. Например, целый ряд высказываний детей содержит прилагательное красивый и одновременно - формы побуждения адресата к эстетической реакции. Эстетическая интенция автора высказывания органически сочетается с коммуникативно-прагматической. Например: - Знаешь, у меня кукла есть - такая красивая, круглобровая (1); Послушай, музыка какая красивая, только разлучная (2); Давай посмотрим, подойдём тихо: бабочка красивая с бабятками своими (3). Вчуствование в наблюдаемую ситуацию сопровождается эстетическим переживанием, которое, как надеется ребёнок, должно передаться подруге (1), матери (2), бабушке (3). Новообразования создаются непреднамеренно, но под влиянием эстетического впечатления. В эстетическом центре высказываний - слово красивый, которое часто вовлекается в конструкции, построенные на основе нестандартных образных аналогий: Мама, ты такая красивая, как корова; Правда же, я красиво букву "о" написала? Она у меня не как бочка, а как огурец. Средством намеренного создания образно-эстетического впечатления в детской речи является сравнение, сконструированное на основе образной аналогии "человек" - "животное": У Джона (о щенке) язык мягкий, как тряпочка, а зуб маленький, как рис; У него (пуделя) нос, как пушок у одуванчика. Сравнения, построенные на предметных аналогиях, достоверно изображают сиюминутные личные ощущения: Я не люблю, чтобы у меня под шеей был как кулак (об узлом завязанном шарфе). Индивидуальные сравнения - результат процесса вчувствования в познаваемое. Во всех случаях индивидуальное сравнение может быть отнесено к образным креатемам.

Ещё одна разновидность образных креатем - индивидуальная метафора, возникшая в процессе непосредственного наблюдения: У тёти платок с волосиками (о бахроме); Какой мячик (о луне) на небе! Частотны в детской речи индивидуальные олицетворения: Ой, страшно! Травка кусается; Целое стадо грузовиков ревёт; Слышишь, речка разговаривает. В картине мира ребёнка естественно сближаются животное и человек (Гадюка собаку в лицо укусила; Шарик плачет: он по Маше скучает), сближаются ролевые функции человека и животного: Бабушка, поговори с Попочкой (кошкой), помурлычь ей, как бабушка кошачья. Постоянно вербализируются образные аналогии типа я и собака, я и птица, я и рыба: Если бы я был рыбой, ни за что не стал бы крючок глотать. Креатемы в приведённых примерах можно охарактеризовать как результат вербально-образной рефлексии. Словом, как кистью, ребёнок рисует с натуры, воспроизводит мир на основе чувственных ощущений и представлений.

Производство воздействующих текстов требует самостоятельного решения целостной творческой задачи. Планирование эстетического эффекта прослеживается в текстах-полилогах, например, в разговоре шестилетней Кати с родителями:

Катя: Слушайте, какую я загадку сочинила, как будто стишок: Не пуговки, а глазки, не кнопочка, а нос. Это наш... Ну, отгадывайте быстрее! Мама: Это наш барбос!

Катя: А вот и неправильно! У нас нет барбоса! Папа: Это паровоз!

Катя: Нет! У паровоза ненастоящие глазки и носа у него нет. Неправильно!

(Мама и папа пожимают плечами.) Катя: Ну что? Сдаётесь? Мама и папа: Сдаёмся!

Катя: Не пуговки, а глазки, не кнопочка, а нос. Это наш Димос! Поняли, да? Мама: Кто-о-о?

Катя: Димос, Димка наш (младший брат Кати). Это я так придумала, чтобы смешно было: нос - Димос!

Мама: Ай да Катя! Молодей,! Папа: Катюха - наша сочинюха!

Катя: Не дразнись, папа! Сочинюха - некрасивое слово! Мама: Кэт - наш поэт. Так красиво? (Все смеются.)

Катя: Да, красиво. Пойду ещё сочинять.

Речевая партия Кати даёт возможность выявить составляющие творческого замысла: текст должен быть организован по типу загадки - жанровая задача; текст адресуется родителям, т.е. загадка предназначается для семейного круга и поэтому должна содержать смыслы, понятные внутри этого круга (местоимение наш) - коммуникативно-прагматическая задача; загадка должна понравиться родителям, доставить им удовольствие, рассмешить - собственно эстетическая задача. Для реализации замысла используется приём отрицательного сравнения в сочетании с синтаксическим параллелизмом (этот приём встречается в сказках и загадках, которые девочка знает с раннего детства). Стилистическим центром текста становится преобразованное имя годовалого брата. В семье его называют Димой, Димкой, Димочкой, Дымком. Креатема Димос - индивидуальный результат речетворчества. Неожиданная рифма нос - Димос должна вызван, и вызывает смех.

Таким образом, замысел включает в себя планирование произведения речи в определенной жанровой форме, намерение передать конкретный смысл (что?) с помощью воздействующих языковых средств (как?). Запланированный автором загадки коммуникативно-прагматический эффект реализован. Достигну! и эстетический эффект: весь текст охвачен заданной шутливо-интимной тональностью. Приведённый в качестве примера разговорный полилог может быть рассмотрен и как образец коллективной игровой креативной деятельности, результат которой выходит за пределы языковой игры - в область чувств.

Хотя речевые новации в детской речи в большинстве случаев являются непреднамеренными, эти "драгоценные неодинаковости" (И. А. Ильин) доказывают объективность неразрывной связи эстетики языка и эстетики речи, вскрывают природу эстетической креативной речевой деятельности и природу поэтического языка. Целостный результат преднамеренной креативной деятельности ребёнка - текст, обладающий запланированной эстетической функцией.

Если вернуться к предложенному В. П. Григорьевым определению поэтического языка как языка с установкой на эстетическое творчество, следует признать, что к поэтическому языку относятся лишь те креатемы, которые созданы автором речи преднамеренно - в соответствии с эстетической интенцией.

Практический язык - это язык пользователя, применяющего языковые стандарты в процессе коммуникации. Автоматизм практического языка ярко проявляется в текстовых жанрах, основанных на информационных стандартах. В деловых текстах, например, такие стандарты удлиняют речь, но способствуют однотипности жанровых образцов. Вот название одного из документов: Постановление правительства Свердловской области от 24.08.2011 № 731-ПП "О размере единовременного пособия па обзаведение хозяйством молодым специалистам, поступившим на работу в областные государственные и муниципальные организации Свердловской области". На основе информационных стандартов передаётся практически важная для определённой группы молодых специалистов и конкретных административных структур информация о возможности целевой финансовой поддержки.

Практический язык стремится к освобождению передаваемой текстом информации от стилистических "добавок", воздействующих на эмоции и воображение. Например, в инструкции, адресованной пользователю, каждый элемент текста, выделяемый графически, сконструирован в соответствии со схемой: (какое) нажатие клавиши / (какой именно) / для чего служит / к чему именно приведёт: 2 ...однократное нажатие клавиши "служит для перевода телефона в тональный режим работы (на индикаторе отобразится символ "I"); 2 ...двойное быстрое нажатие клавиши # приведёт к забою (удалению) последней набранной цифры; 2 ...быстрое последовательное нажатие клавиши # приведёт к появлению на индикаторе символа "П".

Однотипное синтаксическое, пунктуационное, графическое оформление участков текста, абзацное членение - всё это поддерживает схематизм, клишированность выражения мысли, обеспечивает инструкционную функцию текста, упорядочивает восприятие новой для адресата информации.

Понятие практического языка нежёстко привязано к понятию "функциональный стиль". Разумеется, автоматизм пользования языком в большей степени проявляется в деловом и научном стилях и в меньшей степени - в текстах воздействующих стилей. Однако полного запрета на употребление эстетически значимых единиц в "жёстких" стилях речи всё же не существует.

В задачу креативной стилистики входит выявление эстетически значимых элементов в речевых произведениях разных стилей и жанров. При этом наличие в тексте переносного словоупотребления ещё не свидетельствует об использовании соответствующего средства в эстетических целях. Возьмём для примера текстовой фрагмент: Чистый денежный поток рассчитывается следующим образом: величина чистой прибыли корректируется на сумму начисленного износа плюс рост кредиторской задолженности или минус её дебитороской задолженности. Зададим вопрос: употребляется ли прилагательное чистый в переносном экспрессивном значении "нравственно безупречный, полученный честным путём"? Разумеется, ответ будет отрицательным как по отношению к сочетанию чистый денежный поток, так и по отношению к сочетанию чистая прибыль. В обоих случаях прилагательное чистый включается в состав финансово-экономических терминов (ср. также: чистый доход, чистые налоги на продукцию). Термин денежный поток употребляется в значении "абстрагированный от экономического содержания численный ряд, состоящий из последовательности распределённых во времени платежей"; чистая прибыль - это "часть балансовой прибыли предприятия, остающаяся в его распоряжении после уплаты налогов, сборов, отчислений и других обязательных платежей в бюджет". Возникшие на основе переноса специальные понятия не получают эстетических приращений.

Антонимическая пара плюс - минус используется для операционно-логического регулирования передаваемой информации, а не для эмоционально-эстетического усиления. Выделенные речемы относятся к воспроизводимым терминологическим стандартам. Предназначенный для специалистов текст воспринимается автоматически и остаётся в пространстве практического языка.

Таким образом, язык практический и язык поэтический разграничиваются на основе наличия или отсутствия автоматизма порождения речи и её восприятия. В широком смысле термина поэтический язык определяется как язык с установкой на эстетически значимое творчество. Единицами поэтического языка являются креатемы - преднамеренно отобранные или преобразованные средства, а также новообразования, нацеленные на создание эстетического впечатления.

Григорьев В. П. Поэтика слова. М., 1979. С. 77-78.
Цейтлин С. Н. Окказиональные морфологические формы в детской речи. Л.. 1987; Харченки В. К. Словарь современного детского языка. М„ 2005.

Поэтический язык как составная часть художественного стиля и особенности перевода
1. Художественный стиль и лингвостилистика поэтического текста

Художественный стиль является языком литературы и искусства, с помощью которого передаются эмоции и чувства, образы, явления и в конечном счете жизненный опыт поколений. Он ставит задачу эмоционального воздействия на человека. Папакина Л. Н. в своей статье "Особенности художественного стиля в литературных текстах " отмечает:" Художественный стиль выделяется среди других функциональных стилей языка эстетической (поэтической) функцией. Писатель (поэт) представляет явления и предметы действительности в конкретно-чувственных формах образов... Именно эстетическая (поэтическая, художественная) функция позволяет противопоставить художественный стиль другим стилям, а в художественном произведении выделять словесные образы - основные категории художественного текста."
Художественному стилю соответствуют следующие функции:
-Образно-познавательная, а именно преподнесение информации о мире и обществе через эмоциональную составляющую текста.
-Идейно-эстетическая, что означает обслуживание системы образов, с помощью которых писатель передает читателю идею произведения и ожидаёт отклика на замысел сюжета.
-Коммуникативная, что предполагает видение предмета через чувственное восприятие.
Художественный стиль, как способ самовыражения писателей, функционирует в трех родах литературы – лирике (стихотворениях, поэмах, одах, баснях, сонетах, мадригалах, эпиграммах, эпитафиях, элегиях), драматургии (драма, комедия, трагедия, мистерия, водевиль, фарс, феерия, мюзикл) и эпосе (сказка, рассказ, повесть, роман, эссе, новелла, очерк, фельетон).
Художественному стилю соответствуют следующие черты:
1. Совпадение автора и рассказчика, яркое и свободное выражение авторского «я».
2. Языковые средства являются способом передачи художественного образа, эмоционального состояния и настроения рассказчика.
3. Использование стилистических фигур – метафор, сравнений, метонимий и др., эмоционально-экспрессивной лексики, фразеологизмов.
4. Многостильность. Применение языковых средств иных стилей (разговорного, публицистического) подчинено выполнению творческого замысла. Из этих сочетаний постепенно складывается то, что называют авторским стилем.
5. Использование речевой многозначности. Это означает - слова подбираются таким образом, чтобы с их помощью создавать образы и вкладывать в них скрытый смысл.
6. Функция передачи информации часто завуалирована. Целью художественного стиля является передача эмоции автора, создание у читателя настроения, эмоционального порыва.
Художественный стиль базируется на художественном тексте, неповторимом и творчески уникальном. Если его рассматривать, как единое целое, то по мнению лингвиста Ерохиной М.А.:"... с одной стороны, это воплощенное содержание, выраженное с помощью определенных (языковых) знаков, то есть его природа находится в знаковой системе координат. С другой стороны, художественный текст.... представляет собой некое единое информационное сообщение, в данном конкретном случае связанное с постижением реальности на уровне чувственности и образности."[ 16, с.210]
Так, художественный стиль стал целостным элементом культуры общества, а его важной коммуникативной частью является поэтическое творчество.
В XXI веке лингвостилистика рассматривает поэзию как сферу, в которой происходит передача информации от отправителя к получателю. Алберт Гельпи в своей монографии " Генеалогия постмодернизма: Современная американская поэзия" заявляет: "...поэты выражают страстное желание к расширению интеллектуальных возможностей... поэтический язык проникает в саму ткань бытия и стремится раскрыть его тайны, а также поддерживает связь между субъектом и объектом, между индивидуумами, между словом и делом в конструктивном акте творчества"[ 42, с.518]
Терри Иглтон в свое книге" Читайте стихи"пишет: " Стихотворение является вымышленным, словесно изобретательским моральным утверждением, в котором автор, а не принтер или текстовый процессор, решает, где строки должны закончиться. "
Поэтика - наука на грани литературоведения и лингвистики, поэтому в основе ее системы лежит классификация факторов языка, которую дает лингвистика. Если принять языковой знак за материальную основу поэзии, то соотношение между лингвистическим и лингвопоэтическим его изучением выглядит так:
1. Фонетике соответствует поэтическая фонетика (эвфония), как отдел поэтики. Звуки поэтического языка упорядочены и организованы; особый выбор звуков и особое их расположение отличают поэтическую речь от прозаической. В области поэтической фонетики различаются три группы явлений: метрика, словесная инструментовка (особое расположение гласных и согласных) и мелодика поэтического языка (понижение и повышение интонации голосом).
2. Семантике соответствует изучение слова как поэтической темы, а также постановка вопросов, связанных с изменением значения слова (учение о тропах). Каждое слово, имеющее вещественное значение, является для художника поэтической темой, своеобразным приемом творческого стиля.
3. Синтаксису соответствует поэтический синтаксис (такие фигуры, как инверсия, синтаксический параллелизм, анафоры и т.д.). Поэтический синтаксис рассматривает приемы художественного использования синтаксических форм.
4. Язык данной эпохи представляет для говорящего ряд исторических и социальных пластов, имеющих для поэта разную ценность и обладающих специфической художественной действенностью. Например, архаизмы, диалектизмы, просторечия, неологизмы могут быть использованы поэтом как художественный прием. Изобразительно-выразительные возможности этих слоев в эстетическом тексте изучаются лингвопоэтикой.
Поэзия характеризуется определённым ритмом, выраженным в законах стихосложения - в метрических единицах и в их разнообразных соединениях. Интонации стиха, как считает Г.Р. Гачечиладзе, присущ оттенок музыкальности, хотя музыка стиха сильно отличается от обычной музыки. Музыка стиха рождается не в отвлечённом звучании слова, а в соединении звучания и смысла. Даже такой явно музыкальный элемент речи, как аллитерация, лишь тогда приобретает значение, когда способствует лучшему выражению мысли и усилению художественного впечатления. Выделить музыкальную сторону слова необходимо потому, что именно на неё опирается специфика поэзии, и все элементы поэзии сливаются с музыкой стиха.
В поэтическом синтаксисе порой нарушается привычный порядок слов, что приводит стихотворение к ритмической прозе. Художественные приёмы поэзии отличаются большим лаконизмом и условностью. Своеобразие композиции в поэзии опирается на устойчивый ритмический строй, то есть на ритм и метр. Ритм поэтического произведения связан с содержанием и с интонаций. Все эти элементы и создают стиль поэтического произведения, а стихотворный метр организует стих.
Стихосложение тесно связано с природой языка: с длиной слов и формами их изменений, с характером ударений, а также с выработанными веками в труде, плясках и песнях ритмами, связанными с психическим складом народа. Всё это придаёт стихосложению ярко национальный характер и объединяет стихосложение с фонетикой живой речи, со специфическими отношениями синтаксиса с ритмико-интонационными средствами.
Лингвистическая особенность поэтического языка состоит в том, что в нем могут наделяться смыслом любые языковые структуры (фонетические, словообразовательные, грамматические, ритмические и т.п.), становящиеся, тем самым, своего рода материалом для построения новых эстетически значимых языковых объектов.
Чешский философ, литературовед и эстетик Ян Мукаржовский писал, что единственным постоянным признаком поэтического языка является его «эстетическая» или «поэтическая» функция, которую он определял как «направленность поэтического выражения на само себя. Автор выделяет две лингвистические стороны поэтического языка: звуковую и смысловую, рассматривая их с точки зрения строения языкового знака и участия отдельных элементов в построении поэтического произведения.
К звуковой стороне поэтического языка он относит: звуковой состав языкового проявления, т.е. соотношение отдельных звуков; а также последовательность звуков, ритм, рифму, слог, и интонацию, которая выражена графической пунктуацией. Сюда же относится ударение, окраска голоса или тембр и темп, определяющий длительность ритмических отрезков и паузы. Смысловую сторону составляют следующие элементы поэтического языка: морфемы, представляющие внутреннее строение поэтического слова, лексика поэта (т.е. выбор словесного материала), семантическая направленность, поэтическое наименование и смысловая динамика. По мнению ученого, язык, состав которого определяют перечисленные элементы, по своему знаковому характеру представляет собой художественный материал для построения поэтического произведения.
Для поэтического текста форма - это не только иерархия смысловых элементов произведения, система знаков языкового кода, но и атрибут языка с характерными для поэзии ритмикой, рифмой, строфой, взаимоотношением гласных и согласных звуков, протяженностью и музыкальностью. Эти элементы языка придают поэтическому тексту особую упорядоченность. «Слово в произведениях литературы в каждом употреблении может обладать одновременно всеми своими семантическими и стилистическими возможностями в явной или скрытой форме», - отмечает В.Я. Задорнова в своей работе "Восприятие и интерпретация художественного текста."[ 17, с. 152] Можно утверждать, что слово в поэтическом произведении приобретает специфические черты и особый контекст. Особую роль играет лингвистическое окружение слова, где оно актуализируется, представляя собой более сложное образование, нежели контекст в прозаическом произведении.
Поэзия, по мнению М.Я. Полякова - это искусство контекстов: языкового контекста, контекста образов, идейно-эмоционального контекста, и на всех уровнях слова: звуковом, семантическом, грамматическом, синтаксическом - действуют законы пересечения и взаимодействия этих контекстов. Слово не только определяется само по себе этими контекстами, но также оказывает обратное воздействие на соседние слова и контексты, поэтому в поэзии действует механизм контактности слова.
О.В. Дмитриев отмечает, что поэтический текст обладает особой структурной организацией, куда также относятся структурные элементы (количество строф, число строк в строфе и ее построение, длина строк, характер рифм, их расположение и т.д.), которые жестко завязаны на содержании произведения. [с.16-38] Эта структурная организация, представляет собой форму поэтического произведения. Как часть содержания, форма порой выступает как внутренняя структура художественного текста.
Таким образом в поэзии содержание - это совокупность смысловых элементов, их соотнесенность с реальными фактами и замыслом автора, а форма - это расположение содержательных элементов в определенной последовательности, а также особая упорядоченность структуры.
2. Специфика постмодернистской англоязычной поэзии

"Постмодернизм начался в шестидесятых годах, когда по обе стороны Атлантики сложилось ощущение, что поэзия стала слишком окостенелой, отсталой и сдержанной",- утверждает Марджори Перлофф в сборнике статей " Каков выбор новой американской поэзии" под редакцией Пауля Хувера[ 46, c.1 ] Философы полагали, что красота спасет мир. Однако красота не спасла человечество от двух мировых войн. Именно поэтому возникло новое эстетическое направление, феноменальное по своей сути.
При переходе к постмодернизму в социуме произошли серьезные изменения. Оказалось, что в области науки нет ничего абсолютно достоверного, незыблемые законы Ньютона опроверг Эйнштейн, возникла теория Поппера об относительной достоверности. Все стало подвергаться сомнению. Появились новые технологические верования и иные космические Боги, напрямую связанные с последними достижениями в области астрономии. Насколько мир непознаваем, настолько и проникает в него новая сакральность. Формируется новая личность постмодерна. Ей дают такие определения, как кочевники асфальта, тело без органов, шар бизона... Человек оказывается бесполым, т.е. стираются гендерные признаки. Уничтожается понимание семьи, как ячейки общества, вместо понятий отец и мать появляется термин родитель. Индивидуум по мнению профессора Александра Дугина в данном социальном времени становится дивидуумом, т.е. исчезают особенности личности, все унифицируется, как продукты в супермаркете. Более того, дивидуумы требуют уничтожения этнических, расовых различий, разрушения границ между государствами и вообще всех иерархий. Новый человек утверждает только свою сущность. Возникает шизоидный тип личности, не знающий истории, культуры, смотрящий внутрь себя, эгоистично не видящий свои недостатки. Лишившись всего, такой человек становится ничем, носителем черной дыры в своем подсознании. В политике рождаются кочующие элиты, у которых нет ничего святого, а поэтому ради сиюминутной выгоды позволительно пренебречь интересами целых континентов.
Утратив внешнее влияние, индивидуум перестает быть субъектом свободы и, как считает А. Дугин, становится дивидуумом. Это и есть стартовая точка постмодерна, т.е. эпоха разочарованного модернизма. Нет цели и перспективы. Философы полагают, что с этого начинается Закат Европы или унтерганг, как пророчествовал еще 100 лет назад Шпенглер. В постмодерне Человек ощущает собственную ничтожность перед техническим прогрессом. Виртуальный мир начинает заменять реальность. Только в социальных сетях дивидуум полностью реализует себя, рассыпавшись на множество ников. Начинает царствовать нигилизм. Все понятия меняются и переосмысливаются. Человек становится парламентом органов, где все его элементы действую самостоятельно. Мозг перестает быть центром я, отсюда человеку позволительно творить все, что угодно, подчинять себя любым инстинктам, пользоваться психотропными средствами для достижения искусственной гармонии. [ 15, с.17]
Новое время потребовало иных поэтических текстов. Лингвисты и философы Ихаб Хасан, Ричард Харланд,[ 44, с 3-200] Алексей Калиникос, Аластар Фаулера выдвинули четыре основные принципа постмодернистской поэзии: 1. иконоборчество: деканонизация культурных стандартов, которая выражается в сбрасывании с пьедестала былых авторитетов, опора на иронию, пародию, стирание этнических, гендерных и культурных особенностей, стриптиз контекст, упрощение содержания до строгого минимума;
2. Необоснованность: использование плоских образов вплоть до примитивизации, оккупация медийного пространства и реализация автора через "магический реализм", где нет определенного смысла, и жизнь воспринимается как выдумка, как комплекс ощущений вплоть до солипсизма;
3. Бесформенность: в противовес модерну с его гармонией и органической формой постмодернизм сужает эстетическое расстояние. Искусство для действия, а не для восхищения. Фрагменты текстов превращаются в коллажи или монтажи. Во избежание формирования власти метафор и прочих литературных тропов, смешиваются жанры, происходит стилизация, продвигаются пародии и клише. Все это направляется на социальную адаптацию, глобализацию, расширение межкультурного пространства, толерантность и мультикультурализм;
4. Популизм: используется материал широкого социального спектра, происходит отчуждение от элитарного, литературного языка, отвергаются серьезные и ответственные темы, пропагандируются произвольные и игровые методы, во главу угла ставятся медийные изображения в качестве наиболее доступной современной реальности, что превращает эти строительные блоки в искусство.
Неудивительно, что постмодернизм взорвал поэтическое пространство, привнеся поливалентность. В поэтические тексты проникли такие устоявшиеся метафорические характеристики, как «дисгармоничная гармония», «асимметрич-ная симметрия», «интертекстуальный контекст», «поэти¬ка дуализма» и т. д. Эстетическая специфика постмодер¬низма в поэтическом жанре связана с неклассической трактовкой классических традиций далекого и близкого прошлого, их свободным со¬четанием с ультрасовременной художественной чувстви¬тельностью и техникой. Постмодернизм освобождает инстинкты, создает но¬вый эдем секса, телесности, «рая немедленно». Бурное сближение с жизнью придает этому поэтическому направлению популистский оттенок.
Валери Мандевиль Моррисон а своей работе "Лабиринт как метафора постмодернистской американской поэтики" замечает:" Чтение постмодернистского стихотворения может иметь дезориентирующий эффект, в виде эксперимента по превращению читателя в мышь в ловушке в очень большом и постоянно меняющемся лабиринте, на милость автора -повелителя.[ 48, с. 1 ]
Проанализировав поэзию XXI века, Н.В. Киреева выявила следующие общие черты: деканонизация всех канонов и всех условностей, ироническая переоценка ценностей, размытость жестких бинарных оппозиций, пристрастие к технике бриколлажа, стирание личности, подчеркивание множественности «я», гибридизация, мутантное изменение жанров, карнавализация, метаязыковая игра, игра в текст, игра с текстом, игра с читателем, игра со сверхтекстом, театрализация текста, игровое освоение Хаоса, интертекстуальность, плюрализм культурных языков, моделей, стилей, используемых как равноправные, выявление плюралистического типа мышления с его раскрепощающим характером, ориентирующего на приятие жизненного богатства и разнообразия, дву – или многоуровневая организация текста, рассчитанная на элитарного и массового читателя одновременно, использование жанровых кодов, как массовой так и элитарной литературы, открытость, многозначность знакового кода, его поливариантность, дающая ощущение «мерцания значения», ориентация на множественность интерпретаций текста, явление «авторской смерти», авторской маски, принцип читательского сотворчества, создание нового типа читателя, универсализирующий принцип изображения, множественность смыслов и точек зрения, использование приемов «двойного кодирования», принципиальная асимметричность, асистематичность, незавершенность, открытость конструкции, использование принципа ризомы .
Постмодернистская поэзия возникла не на пустом месте. В статье Рича Мерфи " Путь Хопкинса к постмодерной поэзии" утверждается, что ключевые понятия имажинизма были приняты от викторианского поэта Джерарда Мэнли Хопкинса и в новых нарядах использованы сначала модернистами, а позже постмодернистами, такими как Шейли Мерфи и Артур Фогельзанг, которые называли свое творческое направление " радостью в абсурде". [ 49, c.145 ] О корнях постмодернизма рассуждает также профессор и руководитель Центра гуманитарных инноваций Даремского университета, Великобритания Михаил Эпштейн:"... постмодернистские поэтические системы не эстетически замкнуты, но имеют глубокую референциальную ценность и относятся к реальности как положительно (как к множеству реалий в метареализме), так и отрицательно (как к травматическому опыту в концептуализме)"[ 47, с. 3 ]
Современные авторы, как считает Н.В. Киреева, экспериментируют со звуковым и графическим уровнями, но принципиальная асистематичность, незавершенность и открытость конструкции компенсируется на других уровнях формы и содержания. При отсутствии рифмы и определенного размера, связующей силой обладает ритм, построенный на ударении трех четвертей всех слов. Принцип нонселекции проявляется в избыточности звуковых изобразительных средств. Идея излишества поддерживается аллитерацией. Вышеперечисленные принципы нонселекции, ризоматики и в целом постмодернистской чувствительности находят свое выражение в современной англоязычной поэзии. Форма стиха в той же степени отражает ощущение хаоса, сколь и содержание.
Стилистика и грамматика постмодернистского текста характеризуются нарушением грамматических норм, когда предложение может быть оборванным; семантической несовместимостью элементов текста, соединением взаимоисключающих деталей, когда соседствуют трагедия и юмор, пошлость и возвышенное, оптимизм и кладбище.
Валери Мандевиль Моррисон отмечает:" Постмодернистские стихи имеют несколько входов и, кажется, имеют очень мало выходов, бросая вызов традиционным ожиданиям в пользу сложности и множественности. Нельзя обвинять читателей современной поэзии в том, что они почувствовали себя, как будто сброшенными сверху в стихотворение, как будто судьба или боги направили их в структуру, подобную лабиринту, который должен быть побежден и решен. Вытаскиванию себя из лабиринта, разгадывая сложные темы дискурса в постмодернистской поэзии, читатель как бы вытаскивает себя из лабиринта. Оба они(писатель и читатель) предполагают маневрирование через преднамеренное затемнение и отвлечение, с тем чтобы найти путь. Постмодернистская поэзия заставляет читателя изменить свою точку зрения, переориентироваться на новую эстетику. "[ 48,с.4]
Поэзия без рифмы и ритмики позволяет многим почувствовать себя творцами. Интернет мгновенно создает для подобных авторов огромную аудиторию. Практически совершенно неизвестный человек выплескивает наболевшие проблемы в социальную сеть и если своим потоком сознания была задета болевая точка общества, то он на утро может проснуться знаменитым поэтом с миллионом лайков и просмотров. Постмодернистские поэты освоили еще один вид творчества. Они записывают свои видео выступления и выставляют их в ютуб. Так молодые люди реализуют артистический потенциал, а местом действия может быть не только зал, но и улица, квартира, подвал сломанного дома, крыша автомобиля. Совокупность этих факторов создает новое поэтическое пространство.
Вновь обратимся к Моррисон:" ...(постмодернистское) стихотворение выглядит как головоломка, конкретная конфигурация слов, которые могут потребовать ключ для читателя, чтобы разблокировать мысль и открыть глаза для движения. Пространственные границы остаются жесткими и неизменными, подобно неизменным стенам лабиринта. Читатель вынужден измерять и ощупывать эти стены, чтобы вникнуть в многослойность стихотворения и понять его. Оказавшись внутри этого стихотворения, читатель должен противостоять неясности строки и пробелам в синтаксисе, которые происходят в белом пространстве постмодернистской поэтической линии. Вместо певучести убаюкивающей чувствительности романтизма, постмодернистский читатель сталкивается с Минотавром внутри поэтического лабиринта.[ 48, c. 4].
Как бы ни хвалили или ни ругали постмодернизм, с какими бы монстрами его не сравнивали, но это поэтическое направление находится на передовой общественной жизни. На поэтических страницах сталкиваются различные взгляды и эстетические представления. Антагонизм и противоречия хороши, когда они находятся в строчках, а не выплескивается на улицы городов в виде бессмысленных антиглобалистских митингов и демонстраций.
Поэт М. Х. Фрост в своей книге " Постмодернизм против публикаций" задается вопросом " Что будет после постмодернизма? Будет ли поэзия, как и поп-культура, все глубже погружаться в пропасть псевдомодернизма? Будет ли это эстетика виртуальных игр, виртуальных коммуникаций, виртуальных знакомств и виртуальной реальности, мира личностей, а не мира обезличенных людей?" По мнению Фроста, художника слова и мыслителя, впереди грядет метамодернизм, который бросит очередной вызов эстетике поэзии. М.Х. Фрост заявляет: "Это будут эстетические колебания как за пределами модернизма так и за пределами постмодернизма, а именно между и за пределами иронии и искренности, наивности и познания, релятивизма и истины, оптимизма и сомнений, в погоне за множеством разрозненных и неуловимых горизонтов. Метамодернизм ждет своего Манифеста."
3. Особенности перевода поэтических языковых конструкций

Художественный перевод представляет особое направление переводческой деятельности, включающий в себя письменный перевод художественных произведений с одного языка на другой. Сложность художественного перевода состоит в передаче уникального авторского стиля произведения, его эстетики, богатства языковых средств, а также атмосферы, юмора, характера и настроения, заложенных в тексте.
Ахмедова С.Н. определяет следующие цели и задачи перевода художественных текстов:" Первая – знакомство читателей с творчеством писателя, произведения которого они не могут прочесть сами из-за незнания языка автора. То есть, переводчик должен познакомить читателя с произведениями автора, с его творческой манерой и индивидуальным стилем. Вторая... – знакомство читателей с особенностями культуры другого народа, передача своеобразия этой культуры. Третья - знакомство читателя с содержанием книги." Основным аспектом художественного перевода является его эстетическая сущность и образная природа. Г.Р. Гачечиладзе даёт этому понятию следующее определение: «Художественный перевод есть вид художественного творчества, где оригинал выполняет функцию, аналогичную той, которую выполняет для оригинального творчества живая действительность. Творческий метод переводчика, в основном, соответствует его мировоззрению, соответственно которому переводчик отражает художественную действительность избранного им произведения в единстве формы и содержания, в соотносительности частного к целому»
Р.К. Миньяр-Белоручев, резюмируя главу «Художественный перевод», отмечает в своей монографии: «Художественный перевод есть перевод текстов, насыщенных языковыми средствами с временными семасиологическими связями (употреблением слов и словосочетаний в переносном значении - метафорами, метонимиями, синекдохами, эпитетами, аллегориями, гиперболами, сравнениями); в отличие от других видов перевода всегда обусловлен необходимостью передать такой компонент сообщения как информация о структуре речевого произведения». [ 21 с. 182]
В своей статье Ахмад А. О. и Березуцкая Д. О. отмечают:"Первостепенная цель, которая стоит перед переводчиком при работе с текстом – это произведение необходимых переводческих трансформаций... под переводческими трансформациями принято понимать процесс изменения компонентов исходного текста, перестройку структурного содержания, замену отдельных языковых единиц иными, эквивалентными по смыслу. С помощью определенного рода трансформаций возникает возможность создать текст на переводящем языке, равный по смыслу оригиналу, но не повторяющий его стилистически, морфологически и грамматически. Это отнюдь не означает, что в переводе не должна быть выдержана структурная эквивалентность исходному тексту ".[ 2, С. 17-20 ]
Боева Е. Д. и. Кулькина Е. А. отмечают:" Особую сложность представляет собой перевод метафор, поскольку это образное средство языка включает оценочную, номинативную и эстетическую составляющие, вследствие чего перевод метафор предполагает сохранение двух ассоциативных планов: плана, основанного на прямом значении, и плана, основанного на взаимодействии прямого, переносного и контекстуального значений". [ 5, С. 41-42.] Данные авторы выделили три группы метафор, а именно: первая состоит из метафор, переводимых с сохранением образа; во вторую группу входят метафоры, переводимые путем замены образа; третья группа - это метафоры, при переводе которых переводчик вообще отказывается от сохранения исходной фигуры речи, прибегая к деметафоризации, т.е. изложению мысли автора прямо, без образа. [ 5, С. 43-44.]
В статье С. Влахова и С. Флорина «Непереводимое в переводе», речь идёт о «реалиях» - встречающихся преимущественно в художественной литературе, словах и словосочетаниях народного языка, представляющих собой «наименования предметов, понятий, явлений, характерных для культуры, географической среды, материального быта или общественно-исторических особенностей народа, нации, страны, племени, и являющихся, таким образом, носителями национального, местного или исторического колорита; точных соответствий на других языках такие слова не имеют» . [ 7, c.438]
Авторы статьи разделяют все возможные реалии на следующие большие группы: географические и этнографические понятия; фольклорные и мифологические понятия; бытовые реалии (пища, напитки, одежда, уборы, украшения, жильё, утварь, посуда, перевозочные средства, музыкальные инструменты, танцы, игры, меры, деньги); общественные и исторические реалии (военные реалии, населённые пункты, административно-территориальные единицы, звания, титулы, должности, профессии, обращения, учреждения, организации). Все эти реалии авторы считают переводимыми и предлагают такие способы их передачи: 1.Транскрипция. 2. Калька. 3. Создание нового слова на основе семантического соответствия. 4. Освоение (придание иноязычному слову обличия родного). 5. Приблизительный перевод. 6. Описательный перевод. [ 7, c.439-440]
Анализ литературы в области теории и практики перевода показывает, что стихотворный перевод особо сложен, так как поэтическое произведение в большей степени зависит от языка.
Молчкова Л.В. в статье"Фразеологический код как генеративный механизм фразеологической системы" заметила:"... язык все чаще рассматривается как динамическая система". Она доказывает, что взаимодействие языка и культуры создает семиотические системы, которые используются для описания понятия «код». Далее автор пишет:" В широком смысле коды – это порождающие и регулятивные механизмы, лежащие в основе всего, что развивается от простого к сложному. Коды могут классифицироваться по разным основаниям: – по происхождению (естественные – искусственные); – по каналу связи (визуальные – акустические – тактильные); – по степени сложности (простые – иерархические); – по виду знаков (вербальные – невербальные); – по уровню производности (первичные – вторичные); – по сфере применения (технические – социальные – культурные). " Если переводчик сумеет выявить в первоисточнике подобный код, то новый текст будет максимально соответствовать сути оригинала, его ритмико-мелодической и композиционной структуре, особенно это касается поэтических произведений.
В монографии «Художественный перевод и литературные взаимосвязи» Г.Р. Гачечиладзе пишет: «Основной чертой поэтического перевода по сравнению с прозаическим является его относительно свободный характер»[ 11, с. 215]. С этим он связывает проблемы передачи строгой композиции, метрических соответствий, системе рифм. «Относительная свобода отнюдь не означает, что применительно к поэтическому переводу нельзя говорить о реалистическом методе», который обеспечивает «правильное видение художественной действительности подлинника, передачу его существенных, характерных элементов, воспроизведение его звучания». Установка реалистического перевода: «сохранение существенного» (характерных черт эпохи, национальной и социальной специфики, творческой индивидуальности автора и особенности жанра, единства содержания и формы произведения, соблюдения соотношения частей и целого в переводе) для «достижения аналогичного оригиналу художественного впечатления в целом», а также «замена несущественного в соответствии с законами отражения художественной действительности подлинника». [ 11, с. 216]
Миньяр-Белоручев считает перевод поэтических произведений «настоящим искусством», так как в них «информацией, предназначенной для передачи, является не смысл, а эстетический эффект, достигаемый соответствующими языковыми средствами, в том числе ритмикой, рифмой и аллитерацией». [ 21 с. 179 ]
Переводчику поэзии необходимо отыскать соответствующий «стилистический ключ» подлинника, т.е требуется разобраться в ритме и метре. Далее Г.Р. Гачечиладзе отмечает: "для создания интонации оригинала в поэтическом переводе нужно найти размер, соответствующий выразительным ритмико-интонационным средствам оригинала, и совсем не обязательно повторять размер подлинника». [ 11, с. 218] Переводчики поступают в этом случае так: «воссоздают соотношение между ритмом и интонацией, а не размер со всеми его метрическими единицами». [ 11, с. 219] Поэтому разумеется то, что «переводчик поэзии должен быть в первую очередь поэтом как в понимании оригинала, так и в его воссоздании на родном языке». [ 11, с. 251] Максимилиан Волошин ещё в эпоху серебряного века отмечал, что стихотворный перевод - это «не точное изложение и передача художественного произведения на другом языке, а приобщение к самому творческому акту, создавшему это произведение». [ 8, с. 429]
Большое значение для культуры поэтического перевода имеет работа Е.Г. Эткинда «Поэзия и перевод», где автор называет задачей поэта-переводчика воссоздание поэтического содержания произведения на другом языке: «оригинал для него - не «заслон», а окно, через которое он глядит на мир, уже по-своему понятый и осмысленный поэтом-предшественником». [ 35, с. 137] По мнению Е.Г. Эткинда: «поэту-переводчику с неизбежностью приходится многое преобразовывать, перестраивать, заменять одни образы другими, компенсировать одни метонимии другими. Он должен чувствовать себя полным хозяином в материале, над которым работает». [ 35, с. 164]. Поэтому главным требованием для переводчика является «изучение живой действительности, стоящей за текстом оригинала». [ 35, с. 165]
Выделяют несколько методов перевода одного и того же поэтического подлинника, в зависимости от вида информации, который переводчик желает с максимальной точностью воспроизвести:
1. Поэтический перевод, предназначенный для поэтической коммуникации.
2. Стихотворный перевод - это такой метод перевода поэзии, при котором текст имеет стихотворную речь максимально приближенную к поэтическому оригиналу. Мастерами такого перевода в России XIX века были такие блистательные поэты как Катенин, Пушкин, Лермонтов, Фет, Вяземский, а в XX веке - А.Блок., Н. Гумилев, М. Гаспаров, Б. Пастернак, К. Чуковский, С. Маршак.
3. Филологический перевод поэтического текста выполняется прозой и нацелен на максимально полную, дословную передачу фактуальной информации подлинника.
Ковынева Е.А. в своей статье "Адекватный перевод поэтических произведений как способ интеграции культур" обращает внимание на необходимость лексических соответствий между переводом и оригиналом, а именно на эквиваленты, вариантные соответствия, перестановки, замены, антонимический перевод, добавления и опущения, применение терминологических словосочетаний. [ 18, с. 1]
Всякий поэтический текст необходимо рассматривать в трех аспектах: смысловом, стилистическом и прагматическом. Эти три стороны подлинника подлежат воспроизведению при переводе, однако не могут передаваться с абсолютной точностью. Е. В. Бреус. в своей работе " Теория и практика перевода с английского на русский" утверждает:" Вольный перевод выступает антиподом буквального. Если букваль¬ный перевод недостаточно трансформирован, то вольный перевод яв¬ляется излишне трансформированным. Переводчик может позволить себе отход от подлинника лишь в том случае, если это диктуется нор¬мами переводящего языка. Неоправданный отход от подлинника ведет к тому, что переводчик выходит за круг своих обязанностей и высту¬пает в несвойственной ему роли автора текста. "
Поскольку нельзя достичь полной эквивалентности текста перевода и оригинала, переводчик должен быть готов к неизбежным потерям содержательных или формальных элементов. Переводчик всегда должен искать так называемую золотую середину в выборе между формой и содержанием, так как адекватным можно считать тот перевод, который наиболее полно воссоздал и содержательную, и формальную стороны подлинника. И форма, и содержание в тексте перевода должны в равной степени соответствовать форме и содержанию текста оригинала.
Подводя итог, можно отметить, что поэзия является важнейшим элементом художественного стиля, а значит подчиняется его законам и логике. Передовым направлением в современной поэзии является постмодернизм, который оказывает большое влияние на процессы, происходящие в мире. Англоязычная поэзия становится авангардом, так как сам английский язык выполняет функцию межкоммуникационного взаимодействия разных народов и их культур.
В этих условиях возрастает роль переводчика, как к ключа к диалогу и поэтическому взаимодействию в частности. Основной задачей перевода является достижение максимальной адекватности переводимого текста при сохранении его коммуникативных установок. Стало ясно, что существует три вида перевода. Самый приближенный к оригиналу - филологический, он фактически является дословным. Здесь не сохраняется авторский стиль. Наоборот, стихотворный перевод наиболее ярко высвечивает поэтические особенности автора, сохраняя строй, ритмику и рифму стиха. Парадокс заключается в том, что чем более дословно переводится стихотворение, тем дальше оно оказывается от оригинала. Чтобы не было таких ошибок, используются разнообразные фигуры речи и лексико-грамматические трансформации, такие как модуляция, конкретизация, генерализация, членение, добавление, опущение и другие. В стилистической сфере трудности представляют переводы метафор, олицетворений, метонимий, оксюморонов, каламбуров и другие. При переводе постмодернистских текстов особую сложность представляет сохранение аббревиатур, жаргонизмов, названий, правильная трактовка аллюзий и в целом передача индивидуального авторского стиля.