Генерал белого движения ф а келлер. Генерал граф Келлер: жизнь отданная долгу

Сабли взмах -

И вздохнули трубы тяжко -

Провожать

Легкий прах.

С веткой зелени фуражка -

В головах.

Глуше, глуше

Праздный гул.

Отдадим последний долг

Тем, кто долгу отдал - душу.

Марина Цветаева «Юнкерам, убитым в Нижнем»

Генерал от кавалерии граф Федор Артурович Келлер принадлежит к числу наиболее прославленных отечественных полководцев и еще при жизни стал воистину легендарным. Но не менее важно, что он навсегда остался в нашей истории символом благородства, чести и верности присяге – генерал выполнил свой долг до конца и без колебаний заплатил за это жизнью. Ярко характеризует отношение Келлера к вопросам чести и долга запись в личном дневнике, которая объясняет весь его жизненный путь и Голгофу генерала: «Мне казалось всегда отвратительным и достойным презрения, когда люди для личного блага, наживы или личной безопасности готовы менять свои убеждения, а таких людей громадное большинство».

Даже место его мученической смерти содержит в себе глубоко символический характер – русский генерал и Главнокомандующий Вооруженными Силами Украинской Державы был убит возле памятника гетману Богдану Хмельницкому. Памятника ставшего навеки зримым олицетворением нерушимого русско-украинского единства, многократно на протяжении веков скрепленного совместно пролитой в войнах за общую Родину кровью.

Родился будущий полководец 12 октября 1857 года в Курске. Его отец, генерал-майор граф Артур Келлер происходил из дворянского швабского рода. Дед Федора Артуровича граф Федор Келлер поступил на военную службу в России в начале царствования императора Александра I и был участником Отечественной войны 1812 года и Заграничных походов русской армии.

Мать Наталья фон Розеншильд-Паулин также происходила из известного дворянского рода немецкого происхождения, представители которого занимали видные посты в аппарате управления Российской империи и Российской императорской армии.

Как и его предки, проливавшие кровь на государевой службе, юноша не мыслил себе иного пути, чем ратная служба и поступил учиться в приготовительный пансион «Славной гвардейской школы». Так любовно называли его выпускники Николаевское кавалерийское училище, подготовившее несколько поколений лучших кавалеристов империи.

Однако поучиться в самом училище Келлеру не пришлось. Когда началась русско-турецкая война 1877-1878 годов, он посчитал своим долгом отправиться на театр военных действий и лично принять участие в освобождении братьев-славян от османского ига. После окончания седьмого класса пансиона граф, без ведома родителей, пошел добровольцем на войну, вызвавшую необыкновенное воодушевление всего российского общества. Он записался вольноопределяющимся в 1-й Лейб-Драгунский Московский Его Императорского Величества Александра ІІ полк, в составе которого и отправился сражаться на Балканы.

На войне юный вольноопределяющийся сразу же проявил необыкновенную храбрость, которая не осталась незамеченной. За кровопролитное сражение под Шейновым и занятие станции Семенли Тернова он был награжден солдатскими Георгиями 3-й и 4-й степени, участвовал в лихом взятии лейб-драгунами города Германли. При этом, что случалось весьма редко и считалось особой честью, Келлер получил обе свои награды непосредственно из рук командующего – Великого князя Николая Николаевича-c таршего.

Показательно, что до конца жизни, в силу присущей ему чрезвычайной скромности, граф избегал рассказов о своих военных подвигах в русско-турецкую войну, впрочем, как и всех последующих. А если и говорил о боевых наградах, то в несколько ироническом ключе. Скажем, на частые расспросы о полученных солдатских Георгиях, он с усмешкой, отвечал: «Первый крест получил по своей неопытности: ординарцем вез приказание и вместо штаба наскочил на турецкий окоп. Турки обстреляли меня, а начальство увидало и наградило. А второй крест за то, что проскакал горящий мост. Вот и все!»

Когда война против Османской империи победоносно завершилась (правда, в силу бездарности российской дипломатии, это практически не дало Российской империи никаких геополитических выгод), Келлер за боевые отличия был произведен Высочайшим указом в прапорщики. Вскоре он выдержал экзамен при Тверском кавалерийском юнкерском училище, что дало право на дальнейшее производство.

В 1879 году прапорщик Келлер получил назначение в прославленный своими боевыми традициями 6-й гусарский (18-й драгунский) Клястицкий Его Великогермаского Высочества принца Людвига Гессенского полк. Здесь будущий генерал от кавалерии прошел путь от корнета (в это звание он был переименован из прапорщиков при переводе) до ротмистра и командира эскадрона.

Даже в этом, столь известном в армии полку, где традиционно все офицеры были прекрасными кавалеристами, Келлер выделялся своей особой любовью к кавалерийскому делу. Это стало одной из причин (а не только родственные связи, как утверждали недоброжелатели) того, что командующий Виленским военным округом, герой Крымской войны, генерал-адъютант граф Эдуард Тотлебен взял в 1882 году молодого кавалерийского офицера себе в личные адъютанты. Однако, не пришедшиеся ему по душе, адъютантские обязанности Келлер исполнял недолго и уже в следующем году вновь вернулся в родной полк.

В 1889 году граф блестяще заканчивает отдел эскадронных командиров Офицерской кавалерийской школы, готовившей лучших кавалерийских командиров для армии и гвардии и пользовавшейся высочайшим авторитетом не только в России, но и во всей Европе. И вновь на фоне блестящих кавалеристов он выделяется своей преданностью конной науке и пониманием роли кавалерии в современной войне.

В 1894 году Келлер за отличие по службе получает погоны подполковника и назначается в 24-й драгунский Лубенский Его Императорского Высочества Эрцгерцога Австрийского Карла-Людвига полк.

Через семь лет он ненадолго переводится в 23-й драгунский Вознесенский полк, а 2 мая 1901 года производится в полковники и назначается командиром Крымского дивизиона. Это было особо ответственное назначение – Крымский дивизион нес охрану царской резиденции в Ливадии, непосредственно контактировал с членами императорской фамилии и поэтому требования к его командиру были особенно высокие во всем.

В 1903 году Келлер получает назначение в 11-й драгунский Харьковский полк, а в следующем году он уже командир 15-го драгунского Александрийского полка (со дня основания в 1783 году до 1882 года гусарский, потом драгунский и снова с 1907 года гусарский). Это было особенное воинское соединение Российской Императорской армии, шефом которого была сама императрица Александра Федоровна.

У прославившегося невероятной отвагой во множестве сражений полка издавна была репутация части, сражающейся при любых обстоятельствах до конца и выполняющей самые сложные, совершенно невыполнимые для других, задачи.

Неофициально за полком навсегда закрепилось название «черных гусар» (по цвету исторической формы, состоявшей из черного ментика, черного доломана с красным воротником и обшлагами и черных чакчир), а также «гусар смерти» и «бессмертных».

Как писал о своем полке, получивший впоследствии широкую известность, «черный гусар» барон Карл Густав Маннергейм: «По традиции полк может погибнуть, но не сдаться. Войсковая часть расквартирована в Калише на границе с Пруссией. Привилегией является то, что в случае войны он первым вступит в соприкосновение с врагом».

Полковая песня «черных гусар» была очень популярна в многочисленных вариациях по всей России и, по сути, стала народной. Процитируем эти строки, не раз вдохновлявшие отчаянно храбрых гусар на смертельный бой:

Кто не знал, не видал

Подвигов заветных,

Кто не знал, не слыхал

Про гусар бессмертных!

Припев:

Марш вперёд!

Труба зовёт,

Чёрные гусары,

Марш вперёд!

Смерть наш ждёт,

Наливайте чары!

Начинай, запевай

Песню полковую;

Наливай, выпивай

Чару круговую!

Припев:

Ты не плачь, не горюй,

Моя дорогая!

Коль убьют, позабудь -

Знать, судьба такая.

Припев:

Не стоят, а храпят

Кони вороные.

Не ржавеют, а горят

Сабельки кривые.

Командиром Келлер запомнился чрезвычайно строгим. Но не необходимая в армии строгость, а неумение быть удобным начальству, вызывало у некоторых генералов негативные эмоции, отразившиеся впоследствии в мемуарной литературе. Точную характеристику Келлера, как командира, дал в своих воспоминаниях один из наиболее известных военачальников-кавалеристов периода Гражданской войны генерал-лейтенант ВСЮР Андрей Шкуро (некоторое время он находился на фронте в подчинении у графа): «С маленькими людьми был ровен в обращении и в высшей степени вежлив и деликатен; со старшими начальниками несколько суховат. С начальством, если он считал себя задетым, шел положительно на ножи. Верхи его поэтому не любили. Неутомимый кавалерист, делавший по сто верст в сутки, слезая с седла лишь для того, чтобы переменить измученного коня, он был примером для всех».

О том насколько волновало Келлера положение простого солдата, и возмущала несправедливость по отношению к нему, лучше всего свидетельствуют следующие слова Федора Артуровича: «Распоряжение по таким-то улицам нижним чинам не ходить, мне приходилось читать еще не так давно в приказах по гарнизону. Объяснялись такие распоряжения тем, что солдаты стесняют публику, держать себя на гуляниях не умеют, также как не умеют ходить по людным улицам и показываются иногда очень грязно одетыми. Пора, казалось бы, переменить взгляд на солдата, пора смотреть на него как на взрослого, полноправного человека, отвечающего за свои поступки и за свое поведение и пора воспитывать его в этом направлении, выказывая ему полное доверие, но в то же время безустанно и строго требуя от него трезвого поведения, сохранения воинского достоинства и умения держать себя на улицах и в людных местах…»

А в обучении солдат командир «бессмертных» неизменно отстаивал принцип, что «учить солдат надо тому, что необходимо на войне». И граф был абсолютно уверен в успехе: «Воспитание, которое я отстаиваю, не сразу, конечно, принесет желанные плоды и породит вначале много хлопот и неприятностей, но не пройдет и двух лет, как облик нашего нижнего чина, самосознание его и уважение к себе самому совершенно изменится».

Начавшиеся в 1905 году революционные беспорядки возложили на командира Александрийского полка новые тяжелые обязанности, исполняя которые он постоянно рисковал жизнью. Поддержание порядка в Калуше (в том числе, противодействие поднявшим голову террористам) вызвало к Келлеру лютую ненависть революционеров. Она тем более усугублялась тем, что граф, в отличие он некоторых других военных и гражданских должностных лиц, не растерялся в непривычных обстоятельствах и твердо, не заигрывая с противниками государственного строя (да и исторической государственности в целом), исполнял свой долг.

Келлер был приговорен террористами к смерти и, дважды она прошла рядом с ним совсем рядом. В первый раз неизвестный террорист кинул бомбу в графа, когда он ехал вместе с женой в коляске. Проявив потрясающее хладнокровие, Келлер перехватил смертельный снаряд в полете, аккуратно положил на сидение и лично бросился в погоню за преступником.

Во второй раз смерть еще более приблизилась к командиру «бессмертных», он буквально взглянул в ее лицо. Недаром, вскоре после чудесного спасения, граф получил от террористов послание, содержавшее многозначительное обещание: «…в первый раз мы послали дураков, скоро пошлем людей поумнее».

Когда Келлер в сопровождении нескольких офицеров возвращался с полковых учений, в него была брошена начиненная поражающими элементами бомба большой мощности. Граф был тяжело контужен, а в ноге его оказалось несколько десятков осколков.

После длительного лечения в ноябре 1906 года Келлер был назначен командиром Лейб-Гвардии Драгунского полка. То, что командир «черных гусар» (а полковой значок Келлер с гордостью носил до конца жизни) был назначен командовать одним из прославленнейших гвардейских кавалерийских полков, являлось знаком особого доверия и благоволения со стороны императора.

Как и в любом гвардейском полку у лейб-драгун была особая атмосфера. Например, бывший лейб-драгун Де-Витт уже на склоне лет следующим образом писал о ней в белоэмигрантском военно-историческом журнале «Военная быль»: «Особый лексикон был у наших денщиков и вестовых: наши сапоги, наш чемодан, наш конь и т.д. Говоря про какие-нибудь события не иначе как мы с барином или мы с Их Высокоблагородием, но непременно всегда и всюду «мы». Это было трогательно и показательно, насколько в действительности в полку мы близки со своими людьми, деля вместе горе и радости походной жизни».

О том, каким командиром был Келлер, вспоминал потом руководивший в эмиграции полковым объединением лейб-драгун полковник фон Гримм: «Граф Келлер был неутомимый и очень строгий командир полка, мы его боялись больше, чем «неприятеля». Он входил во все, был всюду, внезапно, на маневрах, появлялся в сторожевом охранении, следил за разведкой и приказывал нападать и ловить неприятельских разведчиков «взаправду». Боже сохрани, попасться самому в плен и отдать посланное донесение. Отсюда происходили драки. Отбивались чем попало, доходило до того, что вытаскивали шашки и кого-то как-то вытянули плашмя по спине и ранили его лошадь. Пошли жалобы на лейб-драгун. Келлер только улыбался и в итоге, запретил вытаскивать шашки, но прибавил:

А в плен все же не сметь сдаваться».

Наверху высоко оценили командование Келлера лейб-драгунами (а за каждым из командиров гвардейских полков при дворе очень пристально наблюдали). В 1907 году он становится флигель-адъютантом, а вскоре получает и погоны генерал-майора «с зачислением в свиту Его Императорского Величества».

Через три года граф назначается командовать 1-й бригадой Кавказской кавалерийской дивизии, а в 1912 году - начальником расквартированной в Харьковской губернии 10-й кавалерийской дивизии, командуя которой и производится в генерал-лейтенанты.

Дивизия Келлера становится одной из лучших в Российской Императорской армии по боевой подготовке и под его командованием она в 1914 году отправляется на войну, где в составе 3-й армии генерала от инфантерии Николая Рузского принимает участие в победоносной Галицийской битве.

На Юго-Западном фронте в первых же боях дивизия добивается громких успехов. Замечательный военный историк белой эмиграции Антон Керсновский в своей классической «Истории Русской армии» особо выделил 10-ю кавалерийскую дивизию, сохранившей заложенные Келлером боевые традиции даже после смены начальника: «10-й кавалерийской дивизии посчастливилось найти вождя в лице графа Келлера. Она прославила свои штандарты в конном бою 8 августа 1914 года у Ярославице, изрубив 4-ю австро-венгерскую дивизию (эскадроны и сотни всех четырех полков), у Перемышля и Яворова – беззаветными атаками на пехоту и артиллерию, у Равы Русской, где одесские уланы выручили 9-ю пехотную дивизию, в карпатских предгорьях, в краковском походе, Переброшенная ранней весной 1915 года на бессарабско-буковинский рубеж, она под командованием генерала Маркова (оставаясь все время в III конном корпусе графа Келлера), отличилась у Хотина, Баламутовки и Ржавенцев, изрубив 42-дивизию гонведа».

Отметим, что во время сражения у Ярославице (ставшим последним крупным кавалерийским сражением в мировой истории), когда сложилась критическая ситуация, Келлер лично бросился в бой, сопровождаемый лишь несколькими ординарцами. Его решимость и отвага настолько вдохновили солдат, что австрийцы были смяты и понесли огромные потери.

Показательно, что бывший старший адъютант штаба 10-й кавалерийской дивизии капитан Александр Сливинский считал, что победа над значительно превосходящими силами противника у Ярославице была достигнута благодаря не только полководческому таланту Келлера, но и его огромному моральному авторитету в войсках. Как он, уже будучи в эмиграции, писал в изданном в 1921 году в Сербии специальном исследовании, посвященном этому сражению «Конный бой 10-й кавалерийской дивизии генерала графа Келлера 8/21 августа 1914 года у д. Ярославице»: «Имел ли право Генерал граф Келлер при подобных обстоятельствах рисковать дать бой значительно превосходящему по силам противнику?

Большинство научных исследователей ответит на этот вопрос отрицательно. Подавляющее большинство командиров, попав в положение подобное приведенному, предпочло бы уклониться от боя, хотя бы до подхода подкреплений.

Но Генерал граф Келлер решил иначе... и, пожалуй, имел на то свои основания.

Основания эти нужно искать в психике, опиравшейся на глубокое доверие вождя к своим войскам и на не менее сильной веpе войск в своего командира.

Необходимо сказать, что Генерал граф Келлер был суровым, иногда слишком суровым начальником и командиром, но в то же время беспредельно внимательным и сердечным отцом своих подчиненных. Не было, казалось, предела строгости Генерала графа Келлера, но в то же время не было границ его заботливости в отношении вверенных ему войск. Никто так сильно не преследовал малейшие упущения по службе, но никто не умел так просто, искренно и доброжелательно подойти к солдатской среде, понять ее нужды и желания, как то всегда удавалось графу.

Подчиненные боялись, но были преданы ему, любили и преклонялись перед могучей личностью, железной волей и неутомимой энергией своего Начальника. Войска трепетали, но обожали, беззаветно верили своему командиру и так же беззаветно вверяли ему свою жизнь.

Генерал граф Келлер обладал присущей только выдающимся военачальникам способностью наэлектризовывать войска, воодушевлять и увлекать массу на самые отчаянные и опасные предприятия, на блестящие подвиги и на тяжелые жертвы. . .

Разумеется, не случайно установилась эта живая связь между командиром и войсками. Генерал граф Келлер более двух лет перед войной был Начальником 10-й кавалерийской дивизии и это был период упорного, непрестанного труда по боевой подготовке частей и воспитанию личного состава. Генерал граф Келлер не только в совершенстве знал всех своих офицеров, но и каждого солдата и казака. В наш век увлечения техникой и теоретическими формулами известный афоризм Наполеона: «Победа на 3/4 зависит от духа и на 1/4 от материи», иногда, казалось, готов был поблекнуть или принимался на веpy без должного проникновения в смысл его, не выходя к тому же за пределы военной школы. Привыкали смотреть на боевые действия в крупном или малом масштабе, как на механическое явление. Упускались из виду свойства души человеческой; забывалось о том, что бой прежде всего есть человеческая драма, в которой психика достигает величайшего напряжения, где она могуче борется со сковывающими и регулирующими ее формами и формулами, разорвав которые, дух побеждает часто математически точные расчеты материи».

За блестяще выигранное сражение у Ярославице Келлер был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. Это была первая боевая награда генерала в Мировой войне, а до ее конца он еще будет награжден орденом Святого Георгия 3-й степени, Георгиевским оружием и орденом Святой Анны 1-й степени с мечами.

Императрица Александра Федоровна с нескрываемым восторгом писала о действиях Келлера во время Галицийской битвы: «Граф Келлер делает что-то невероятное. Со своею дивизиею он перешел уже Карпаты и, несмотря на то, что Государь просит его быть поосторожнее, он отвечает Ему: «Иду вперед».

Однако, к сожалению, Рузский не сумел в должной степени воспользоваться результатами победы Келлера и стратегически развить достигнутый успех. Как правильно отметил Керсновский: «Победа у Ярославице…окрылила нашу конницу, но все ее возможности, увы, не были использованы».

Яркий портрет Келлера на фронте оставил журналист наиболее популярной в империи газеты «Новое время» Кравченко: «…при нашем первом наступлении на Галицию и после, он причинил австрийским войскам много хлопот, и не раз вызывал у них очень чувствительные потери. Суровый по характеру, очень требовательный, он в то же время отличался безусловным талантом полководца и особым чутьем кавалериста. Смелость, сопряженная с умением владеть собой, быстро оценивать положение, замечать ошибки врага делали его страшным противником. Зато, несмотря на его характер, его по-своему любили боевые товарищи-офицеры и нижние чины, из которых последние называли его просто «Граф». С именем графа Келлера связано много славных дел это войны. Прорвавшись как-то сквозь линию врагов, он долгое время хозяйничал у них в тылу со своей удивительной дивизией, и все усилия австрийцев поймать его были напрасны. Однажды он даже захватил обоз чуть ли не целого корпуса, причем почти не понес потерь. В конце концов, после долгой погони, дивизия графа Келлера была окружена со всех сторон. Казалось, что выхода нет. Но и тут спокойствие, смелость и талант кавалериста дали ему возможность целым рядом демонстративных атак отвлечь внимание австрийцев и затем, пробившись там, где его менее всего ожидали, уйти».

Во время боев в Карпатах Келлер был ранен, но вскоре вернулся из госпиталя в свою дивизию, не считая возможным надолго оставлять ее.

Следует отметить, что войска любили графа не только за выдающуюся личную храбрость. Как бы ни была трудна боевая обстановка, он делал все возможное для облегчения положения простого солдат. Например, бывший командир 10-го гусарского Ингерманландского полка полковник Василий Чеславский вспоминал, какие меры начальник дивизии предпринимал для борьбы со вспыхнувшей эпидемией холеры: «Сам граф Келлер два раза в сутки обходил всех больных, следя, чтобы у каждого больного были у ног бутылки с горячей водой и чтобы растирали тех, у кого сильная рвота и корчи. Отдавая должное графу, он совершенно игнорировал опасность заразиться – подходил к тяжело больным и сам растирал им руки, пробовал, горяча ли вода в бутылках, разговаривал, утешал больных, что холера у них в легкой форме…Это сильно ободряло больных солдат морально.

Такую же заботу о больных он требовал и от всего командного состава дивизии…

В один из вечеров граф вызвал всех командиров полков на совещание. Он был сильно взволнован и, как только мы собрались, сейчас же начал всех ругать за недостаточную заботу, проявленную о больных.

Командир конноартиллерийского дивизиона поднялся и сказал:

Что же мы можем больше сделать? Все, что от нас зависело и что Вы требовали, мы выполнили, а прекратить холеру не в наших силах.

Граф взбеленился, вскочил со своего стула, ударил

Когда на Киев златоглавый
Вдруг снова хлынул буйный вал,
Граф Келлер, витязь русской славы,
Спасенья в бегстве не искал.

Он отклонил все предложенья,
Не снял ни шапки, ни погон:
« Я сотни раз ходил в сраженья
И видел смерть» – ответил он.

Ну, мог ли снять он крест победный,
Что должен быть всегда на нем,
Расстаться с шапкой заповедной,
Ему подаренной Царем?..

Убийцы бандой озверелой
Ворвались в мирный монастырь.
Он вышел к ним навстречу смело,
Былинный русский богатырь.

Затихли, присмирели гады.
Их жег и мучил светлый взор,
Им стыдно и уже не рады
Они исполнить приговор.

В сопровождении злодеев
Покинул граф последний кров.
С ним – благородный Пантелеев
И верный ротмистр Иванов.

Кругом царила ночь немая.
Покрытый белой пеленой,
Коня над пропастью вздымая,
Стоял Хмельницкий, как живой.

Наглядно родине любимой,
В момент разгула темных сил,
Он о Единой – Неделимой
В противовес им говорил.

Пред этой шайкой арестантской,
Крест православный сотворя,
Граф Келлер встал в свой рост гигантский,
Жизнь отдавая за Царя.

Чтоб с ним не встретиться во взгляде
Случайно, даже и в ночи,
Трусливо всех прикончив сзади,
От тел бежали палачи.

Мерцало утро. След кровавый
Алел на снежном серебре…
Так умер витязь русской славы
С последней мыслью о Царе...

Петр Шабельский-Борк

…Ты слышишь, о чем говорят те молитвы?
Мы снова готовы схватиться за меч,
Готовы мы вынести новые битвы,
Готовы за Родину лечь.
Чу, слышится стон из души наболевшей,
То голос из Русской груди.
Россия! Мы слышим! Твой вопль долетевший
Позвал нас! Страдалица жди!

Борис Ушаков

«Алексей. …Я думал, что каждый из вас поймёт, что случилось несчастье, что у командира вашего язык не поворачивается сообщить позорные вещи. Но вы недогадливы. Кого вы желаете защищать: Ответьте мне…
3-й офицер. Гетмана обещали защищать.
Алексей. Гетмана? Отлично! Сегодня в три часа утра гетман бросил на произвол судьбы армию, бежал, переодевшись германским офицером, в германском поезде, в Германию. Так что, в то время как поручик собирается защищать его, его давно уже нет.
Юнкера. В Берлин! О чём он говорит?! Не хотим слушать!
Алексей. Но этого мало. Одновременно с этой канальей бежала по тому же направлению другая каналья, его сиятельство командующий армией князь Белоруков. Так что, друзья мои, не только некого защищать, но даже и командовать нами некому. Ибо штаб князя дал ходу вместе с ним…»
Это, наверное, одна из самых запоминающихся сцен пьесы М.А. Булгакова «Дни Турбиных». Михаил Афанасьевич, как известно, был в ту пору военным врачом в Киеве. В 1918-м году город с трепетом ожидал пришествия Петлюры. Гетман Скоропадский и генерал Долгоруков (у Булгакова – Белоруков), в самом деле, бежали с немцами, бросив на произвол судьбы офицеров, которые в этот критический момент оказались совершенно растеряны и судорожно искали человека, которому можно было бы вверить свою судьбу, судьбу армии, а, в общем-то, в каком-то смысле и судьбу России. Описав это трагическое время, М.А. Булгаков умолчал лишь об одном – такой человек был найден, и, благодаря тому, современник получил возможность записать в своих воспоминаниях: "...Гибель гетманской власти сопровождалась и светлой страницей, озарившей хоть на миг нашу не блещущую красотой историю революции". Этим последним героем был прославленный генерал от кавалерии, «первая шашка Империи» граф Фёдор Артурович Келлер.
В марте 17-го, получив телеграмму об отречении Государя, он собрал свой корпус и во всеуслышание прочитал перед его чинами телеграмму, направленную им Николаю II в Царское село: «С чувством удовлетворения узнали мы, что Вашему Величеству благоугодно было переменить образ управления нашим Отечеством и дать России ответственное министерство, чем снять с Себя тяжелый непосильный для самого сильного человека труд. С великой радостью узнали мы о возвращении к нам по приказу Вашего Императорского Величества нашего старого Верховного главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича, но с тяжелым чувством ужаса и отчаяния выслушали чины кавалерийского корпуса Манифест Вашего Величества об отречении от Всероссийского Престола и с негодованием и презрением отнеслись все чины корпуса к тем изменникам из войск, забывшим свой долг перед Царем, забывшим присягу, данную Богу и присоединившимся к бунтовщикам. По приказанию и завету Вашего Императорского Величества 3-й кавалерийский корпус, бывший всегда с начала войны в первой линии и сражавшийся в продолжении двух с половиною лет с полным самоотвержением, будет вновь так же стоять за Родину и будет впредь так же биться с внешним врагом до последней капли крови и до полной победы над ним. Но, Ваше Величество, простите нас, если мы прибегаем с горячей мольбою к нашему Богом данному нам Царю. Не покидайте нас, Ваше Величество, не отнимайте у нас законного Наследника Престола Русского. Только с Вами во главе возможно то единение Русского народа, о котором Ваше Величество изволите писать в Манифесте. Только со своим Богом данным Царем Россия может быть велика, сильна и крепка и достигнуть мира, благоденствия и счастья…»
Офицеры встретили эту телеграмму бурными аплодисментами:
- Ура, ура! Поддержим все, не дадим в обиду Императора!
Однако, ответа на неё так и не последовало. В сложившейся ситуации Фёдор Артурович предпринял все меры, чтобы обуздать анархию, проникающую в армейскую среду. Даже в это время генерал продолжал держать свой корпус «в ежовых рукавицах», не допуская в нём преступлений и сохраняя дисциплину. В приказе, написанном им после разгона демонстрации, в которой приняли участие и некоторые офицеры, были такие строки: «На всех фронтах наши братья дерутся с наседающим на них врагом, а в России в некоторых городах еще льется кровь православная, да не от вражеских пуль, а от своих, братских. И в это время в Оргееве играет военная музыка и устраивается парад. Я не хотел верить своим глазам, когда в голове этого позорного парада увидел офицеров, а в его рядах унтер-офицеров и Георгиевских кавалеров. Я увидел среди них тех людей, которые должны были объяснить молодым весь позор и стыд такого торжества в такое время. Кто такому параду может радоваться – да только внутренние и внешние враги России, ждущие удобного момента, чтобы ударить по нам, что они давно готовили. И этот момент наступает – мы сами создали у себя беспорядки. Кроме врагов, такому явлению радоваться некому. Настоящий русский человек посмотрит на такой парад, покачает головой и больно ему станет за Русскую землю. И мне больно и стыдно было смотреть на офицеров и молодцов Георгиевских кавалеров с красными тряпками на груди. Мне, как старому солдату, тяжело было видеть, что войска показывают пример беспорядка. Образумьтесь же, господа офицеры и солдаты 5-го запасного пехотного полка, берегите пуще глаза своего порядок и дисциплину. Враг не дремлет…»
Ф.А. Келлер оказался единственным военачальником, не пожелавшим присягать новому правительству. Зная об этом намерении ряд высших кавалерийских офицеров Юго-Западного фронта решили попытаться переубедить старого генерала или же, во всяком случае, уговорить его не препятствовать принятию присяги корпусом. С этой миссией к Фёдору Артуровичу явился начальник 12-й кавалерийской дивизии генерал-лейтенант барон К.Г. Маннергейм. Сохранились воспоминания очевидца: «16 или 17 марта, точно не помню, генерал Маннергейм выехал на автомобиле из Кишинева в Оргеев, где был штаб Келлера. Генерал граф Келлер подтвердил справедливость слухов о том, что лично он не принесет присяги Временному правительству и показал письмо, написанное им по этому поводу командующему 4-й армией генералу Рагозе, а равно и письмо Рагозы. Все убеждения генерала Маннергейма пожертвовать личными политическими верованиями для блага армии пропали втуне. Граф Келлер, по-видимому, к этому времени уже окончательно решил, где его долг. Зато он вполне успокоил барона Маннергейма, уверив его, что воздействие на волю войск никогда не входило в его, графа Келлера, расчеты. Он заявил, что и не подумает удерживать свои войска от принесенной присяги.
Тогда барон Маннергейм спросил, не повлияет ли на войска уже самый факт личного отказа от присяги графа Келлера. Этот последний ответил, что, по его мнению, полки 1-й Донской [казачьей] дивизии все равно присягать не станут, полки 10-й кавалерийской дивизии не присягнут только в том случае, если он, Келлер, окажет на них воздействие в этом смысле; относительно 1-й Терской [казачьей] дивизии он ничего сказать не может.
Как показали последующие события, когда все части 3-го кавалерийского корпуса без всяких затруднений присягнули, генерал граф Келлер тоже жил в мире иллюзий и уже не знал истинных настроений своих войск.
Впрочем, можно думать, что его мало интересовало, как поступят его офицеры и солдаты. Он знал, как надо поступить ему самому и поступал так.
- Я христианин, – сказал он генералу Маннергейму, – и думаю, что грешно менять присягу…»
А.И. Деникин вспоминал: «Граф Келлер заявил, что приводить к присяге свой корпус не станет, так как не понимает существа и юридического обоснования верховной власти Временного правительства; не понимает, как можно присягать повиноваться Львову, Керенскому и прочим определенным лицам, которые могут ведь быть удалены или оставить свои посты… "Князь Репнин 20 века" после судебной волокиты ушел на покой, и до самой смерти своей не одел машкеры…»
После этого генерал Келлер, который изначально был не ко двору у новых правителей, был отправлен в отставку к их вящей радости, а его место занял генерал Крымов, вначале приветствовавший революцию, а через несколько месяцев покончивший с собой при виде её плодов со словами: «Я слишком люблю свою Родину, чтобы увидеть, как она погибнет».
16 марта 1917 года Федор Артурович отдал свой последний приказ: «Сегодняшним приказом я отчислен от командования славным 3-м кавалерийским корпусом. Прощайте же все дорогие боевые товарищи, господа генералы, офицеры, казаки, драгуны, уланы, гусары, артиллеристы, самокатчики, стрелки и все служащие в рядах этого доблестного боевого корпуса!
Переживали мы с Вами вместе и горе, и радости, хоронили наших дорогих покойников, положивших жизнь свою за Веру, Царя и Отечество, радовались достигнутыми с Божьей помощью неоднократным успехам над врагами. Не один раз бывали сами ранены и страдали от ран. Сроднились мы с Вами. Горячее же спасибо всем Вам за Ваше доверие ко мне, за Вашу любовь, за Вашу всегдашнюю отвагу и слепое послушание в трудные минуты боя. Дай Вам Господи силы и дальше служить также честно и верно своей Родине, всегдашней удачи и счастья. Не забывайте своего старого и крепко любящего Вас командира корпуса. Помните то, чему он Вас учил. Бог Вам в помощь!»
Говорят, что в то время Федор Артурович часто вспоминал слова Святого праведного Иоанна Кронштадтского: «Бог отнимет благочестивого Царя и пошлет бич в лице нечестивых, жестоких, самозваных правителей, которые зальют всю землю кровью и слезами». Под звуки «Боже, Царя храни!» шестидесятилетний генерал прощался со своими солдатами и офицерами, принимая их последний парад. В глубокой горести и со слезами провожали его бойцы, боготворившие своего легендарного командира.
После этого Ф. А. Келлер перебрался в Харьков, где жила его семья. За годы войны он бывал там дважды, когда проходил лечение от полученных ранений. В телеграмме из Харькова в Петроград министру-председателю Керенскому он писал: «В виду того, что моя служба Отечеству в армии очевидно более не нужна, ходатайствую перед Временным правительством о разрешении мне последовать за Государем Императором Николаем Александровичем в Сибирь и о разрешении мне состоять при Особе Его Величества, оставаясь по Вашему усмотрению в резерве чинов или будучи уволен с причитающейся мне пенсиею в отставку. Согласие Их Величеств иметь меня при Себе сочту для себя за особую милость, о которой ввиду невозможности для меня лично о ней ходатайствовать очень прошу Вас запросить Государя Императора и в случае Его на это согласия не отказать в приказании спешно выслать мне в Харьков пропуск на беспрепятственный проезд и проживание в месте местопребывания Их Величеств». В этом Келлеру было отказано. По свидетельству Н. Д. Тальберга, Федор Артурович открыто жил в Харькове и не скрывал своих монархических убеждений, фактически находясь под защитой своих бывших подчиненных. Тронуть заслуженного генерала не посмели даже в декабре 1917 года, когда Харьков впервые заняли красные войска. Более года Ф. А. Келлер был далек от активной политической деятельности, работал над своими воспоминаниями о Великой войне, которые, по-видимому, погибли в годы смуты.
После Брестского мира, по заключенному Центральной радой соглашению войска Германии и Австро-Венгрии оккупировали почти всю территорию Украины. 23 марта (5 апреля) немцы заняли Харьков, в котором находился Ф. А. Келлер. Нетрудно догадаться, что испытывал боевой генерал при виде вчерашних противников, празднующих победу. Встретившемуся с ним в июне 1918 года генерал-майору Б. И. Казановичу Фёдор Артурович говорил, что "почти не выходит на улицу, так как не переносит вида немецких касок". Германское влияние и германские деньги стали основными причинами, по которым Келлер с большим недоверием отнесся к формированию летом 1918 года в Киеве союзом "Наша Родина" Южной армии.
Вскоре немцы, нуждавшиеся в твёрдой власти на богатой территории Украины, разогнали Центральную раду и заменили её правительством гетмана П.П. Скоропадского, который упразднил Украинскую народную республику и ввел в созданной Украинской державе единоличное диктаторское правление.
К происходящему на Украине Келлер относился неоднозначно. С одной стороны, создание независимого украинского государства и немецкая оккупация были для него неприемлемыми, но с другой – некоторые обстоятельства позволяли надеяться на изменение ситуации к лучшему: в Киеве работали монархические организации, и были надежды на появление вооруженной силы, открыто провозгласившей бы борьбу за восстановление монархии. Предполагая, что кадры армии Украинской державы могут быть впоследствии использованы для создания армии монархической, Федор Артурович открыто не осуждал П.П. Скоропадского.
Летом 1918-го года Келлер совершил поездку на Юг России, побывал в Екатеринодаре, только освобожденном к тому времени от большевиков Добровольческой армией, и Крыму, где жила вдовствующая Императрица Мария Федоровна. Взаимоотношения Ф. А. Келлера с Добровольческой армией, имевшей в его глазах республиканскую окраску, не были простыми. С одной стороны, убеждения Федора Артуровича делали невозможным борьбу против большевиков в ее рядах, с другой – политическая ситуация на Юге России и немецкая оккупация Украины приводили его к мысли о необходимости как минимум совместной работы против общего врага – большевиков. Еще до поездки в Екатеринодар 20 июля (2 августа) граф направил письмо М. В. Алексееву, одновременно разослав его копии ряду других политических деятелей: "Единственной надеждой являлась до сих пор для нас Добровольческая армия, но в последнее время и к ней относятся подозрительно, и подозрение, вкравшееся уже давно, растет с каждым днем… Большинство монархических партий, которые в последнее время все разрастаются, в Вас не уверены, что вызывается тем, что никто от Вас не слышал столь желательного, ясного и определенного объявления, куда и к какой цели Вы идете сами и куда ведете Добровольческую армию. Немцы это, очевидно, поняли, и я сильно опасаюсь, что они этим воспользуются в свою пользу, то есть для разъединения офицерства…
Боюсь я также, что для того, чтобы отвлечь от Вас офицеров, из которых лучший элемент монархисты, немцы не остановятся перед тем, чтобы здесь в Малороссии или Крыму формировать армию с чисто монархическим, определенным лозунгом. Если немцы объявят, что цель формирования – возведение законного Государя на Престол и объединение России под Его державою, и дадут твердые гарантии, то для такой цели, как бы противно ни было идти с ними рука об руку, пойдет почти все лучшее офицерство кадрового состава.
В Ваших руках, Михаил Васильевич, средство предупредить еще немцев (чистым намерениям коих я не верю), но для этого Вы должны честно и открыто, не мешкая, объявить – кто Вы, куда и к какой цели Вы стремитесь и ведете Добровольческую армию.
Объединение России великое дело, но такой лозунг слишком неопределенный, и каждый даже Ваш доброволец чувствует в нем что-то недосказанное, так как каждый человек понимает, что собрать и объединить рассыпавшихся можно только к одному определенному месту или лицу. Вы же об этом лице, который может быть только прирожденный, законный Государь, умалчиваете. Объявите, что Вы идете за законного Государя, если Его действительно уже нет на свете, то за законного же Наследника Его, и за Вами пойдет без колебаний все лучшее, что осталось в России, и весь народ, истосковавшейся по твердой власти…"
Не встретив поддержки своим монархическим взглядам у Алексеева и Деникина, Келлер вернулся на Украину. Съехавшиеся в Киев правые деятели желали видеть Федора Артуровича во главе монархической Южной армии, создаваемой ими при помощи германских военных. Келлер отказался. «Здесь, - отмечал он, - часть интеллигенции держится союзнической ориентации, другая, большая часть – приверженцы немецкой ориентации, но те и другие забыли о своей русской ориентации». После этого в Киев прибыли псковские монархисты от имени Северной армии, по окончании формирования готовившейся принести присягу «законному Царю и Русскому государству». В полках вводились старые уставы и прежняя униформа с добавлением нашивки – белого креста на левом рукаве; в Пскове развешивались плакаты с именами известных генералов – Юденича, Гурко и Келлера как вероятных вождей. "Совет обороны Северо-Западной области" предложил ему возглавить формируемую Северную армию, монархическую по своей идеологии, создаваемую в районе Пскова. После некоторых раздумий Ф.А. Келлер согласился, не зная, что, по свидетельству очевидца, «он бы ничего не нашел там, кроме разрозненных и слабых полупартизанских отрядов, зависимых от немцев, не имевших дисциплины и не доверявших своему командиру, генерал-майору Вандаму», и сразу же приступил к формированию штаба Северной армии, обещав «через два месяца поднять Императорский штандарт над священным Кремлем». В выпущенном «Призыве старого солдата» генерал Келлер писал: «Во время трех лет войны, сражаясь вместе с вами на полях Галиции, в Буковине, на Карпатских горах, в Венгрии и Румынии, я принимал часто рискованные решения, но на авантюры я вас не вел никогда. Теперь настала пора, когда я вновь зову вас за собою, а сам уезжаю с первым отходящим поездом в Киев, а оттуда в Псков... За Веру, Царя и Отечество мы присягали сложить свои головы - настало время исполнить свой долг... Время терять некогда - каждая минута дорога! Вспомните и прочтите молитву перед боем, - ту молитву, которую мы читали перед славными нашими победами, осените себя крестным знамением и с Божьей помощью вперед за Веру, за Царя и за целую неделимую нашу родину Россию».
По приезде в Киев (1918) Фёдор Артурович продолжал собирать вокруг себя офицеров для будущей армии. Был установлен нарукавный знак армии - Православный восьмиконечный серебряный крест. (Существовал еще т. н. нагрудный «Крест генерала Келлера» - белый мальтийский крест, эмблематически аналогичный кресту обетного рыцаря Мальтийского ордена, - о котором сохранились сведения как о награде). В Киеве за несколько дней до планируемого отъезда во Псков митрополит Антоний (Храповицкий) отслужил в Киево-Печерской лавре молебен, давая графу Келлеру свое благословение. Благословил его и Патриарх Тихон. В 1967 Е.Н. Безак, супруга известного киевского монархиста Ф.Н. Безака свидетельствовала: «Патриарх Тихон прислал тогда через епископа Нестора Камчатского графу Келлеру (рыцарю чести и преданности Государю) шейную иконочку Державной Богоматери и просфору, когда он должен был возглавить Северную Армию…»
По прибытии в Киев 30 октября (12 ноября), Ф.А. Келлер уже 2 (15) ноября отправил телеграмму генералу А.И. Деникину, поставив Северную армию в зависимость от Екатеринодара и выразив готовность в случае отрицательного ответа отказаться от этой должности: "Признаете ли Вы меня командующим Северной Псковской монархической армией или мне следует сдать эту должность? Если признаете, то с какими полномочиями? Необходимо разрешение принять меры к охране разграбляемых в Малороссии военных складов, воспользоваться украинскими кадрами и продолжать формирование, для чего необходим немедленный отпуск денег, которые можно добыть в украинском правительстве". Командующий Добровольческой армии ответил на письмо Келлера "принципиальным согласием", что фактически, несмотря на имевшиеся расхождения в политических взглядах, делало Федора Артуровича подчиненным А.И. Деникина.
Однако, вскоре, ситуация резко изменилась. Германия заключила перемирие со странами Антанты и готовилась вывести свои войска с Украины. Части гетманской армии, созданные летом 1918 года, не представляли серьезной боевой силы. В этой обстановке Скоропадский обратился к Ф.А. Келлеру с предложением возглавить "все вооруженные силы, действующие на территории Украины". Келлер, по словам генерала В. А. Кислицина, принял предложение гетмана, понимая отказ в этой ситуации как уклонение "от поддержки страны в критический момент". Возглавив войска Украинской державы, Ф.А. Келлер полагал, что в его распоряжении находятся также и кадры его Северной армии, и отдельные подразделения Южной и Астраханской армий, а также офицерские дружины на территории Украины, больше тяготевшие к Добровольческой армии. Фактически Федор Артурович воспринимал свою деятельность на посту главнокомандующего как начало объединения всех антибольшевистских сил на Юге России. "До сведения моего дошло, – писал он вскоре после назначения, – что некоторые из призванных… отказываются принимать участие в подавлении настоящего восстания, мотивируя это тем, что они считают себя в составе Добровольческой армии и желают драться только с большевиками, а не подавлять внутренние беспорядки на Украине. Объявляю, что в настоящее время идет работа по воссозданию России, к чему стремятся Добровольческая, Донская, Южная, Северная и Астраханская армии, а ныне принимают участие и все вооруженные силы на территории Украины под моим начальством. На основании этого все работающие против единения России почитаются внутренними врагами, борьба с которыми для всех обязательна, а не желающие бороться будут предаваться военно-полевому суду как за неисполнение моих приказов".
Вскоре после назначения Ф.А. Келлером был образован Совет обороны, в который вошли многие представители монархических кругов Киева. Федор Артурович отдавал приказания министрам и вызывал их к себе для доклада, со свойственной ему откровенностью он не признавал искусственной украинизации, проводимой державным правительством. "В высокой степени достойный и храбрый генерал, граф Келлер, – вспоминал А.И. Деникин, – как политический деятель был прямо опасен своими крайними убеждениями, вспыльчивостью и элементарной прямолинейностью. Уже на третий день по пришествии к власти он написал приказ – призыв о восстановлении монархии, от распространения которого его, однако, удержал "блок", считавший такое обращение к пылающей Украине преждевременным".
Такая политика уже в скором времени привела к серьезному конфликту с правительством Украинской державы и отставке Ф.А. Келлера. Генералу было заявлено, что он "неправильно понимает существо своей власти: ему не может быть подчинена власть законодательная, какою до созыва Державного сейма является Совет министров" и поставлено в вину то, что в своих воззваниях он "говорит об единой России, игнорируя вовсе Украинскую державу". В ответ на это Ф. А. Келлер потребовал всей полноты власти. В тот же день П.П. Скоропадский издал приказ об его отставке и назначении на место Федора Артуровича его заместителя – генерал-лейтенанта князя А.Н. Долгорукова. Прощаясь, Келлер объяснял причины своего ухода: "1. Могу приложить свои силы и положить свою голову только для создания Великой, нераздельной, единой России, а не за отделение от России федеративного государства. 2. Считаю, что без единой власти в настоящее время, когда восстание разгорается во всех губерниях, установить спокойствие в стране невозможно".
За десять дней, которые Фёдор Артурович занимал пост Главнокомандующего, имея в своём распоряжении далеко не самые сильные в боевом отношении части, он, тем не менее, успел несколько улучшить ситуацию с обороной Киева. Необученная и необстрелянная гетманская гвардия, до этого терпевшая на фронте неудачи, с приездом на фронт Ф. А. Келлера неожиданно перешла в наступление, отбросив в первом же бою петлюровцев и захватив четыре орудия. Старый генерал лично вел цепи в атаку, прихрамывая и опираясь на палку.
1 (14) декабря в Киев вошли войска Петлюры. Гетман Скоропадский и главнокомандующий украинскими войсками князь А.Н. Долгоруков, несмотря на данные им ранее обещания "умереть среди вверенных ему войск", бежали, а отправленный менее трех недель в отставку Ф. А. Келлер продолжал оставаться в городе. Один из его подчиненных вспоминал: «Когда оставленное своими штабами русское офицерство, металось из стороны в сторону по Киеву в поисках тех, кому слепо вверило свою судьбу, группе офицерства пришла мысль обратиться к графу Келлеру, жившему тогда уже на частной квартире с просьбою стать во главе остатков войск и вывести их из Киева. Времени для рассуждения не было и граф Келлер, отлично понимавший в душе всю трудность и даже безнадежность такой попытки, не счел, однако, возможным не пойти на зов русского офицерства»…
Совсем недавно, когда большевики пришли к власти, в Москве офицеры и юнкера также бросились с аналогичной просьбой к прославленному и прежде обласканному Государем генералу Брусилову. Но тот, всегда безошибочно угадывавший, откуда дует ветер, лицемерно ответил им, что будет исполнять приказания Временного правительства, которому присягал, доподлинно зная, что правительства этого больше не существует.
Не таков был граф Келлер. «Часов около двух неожиданно раздался звонок и в переднюю вошли три вооруженных винтовками офицера, старший из которых заявил мне, что дружина, сформированная Долгоруковым и записавшаяся в состав "Северной армии", не желает сдаваться уже входящим в город войскам Петлюры и просит меня принять ее под мое начальство, вывести из города, куда я хочу, и что к этой дружине примкнула еще конная сотня (пешком), тоже сформированная для "Северной армии", с тем же намерением не сдавать оружия. О других войсках имелось сведение, что они собрались у городского музея с намерением пробиться на Дон, но что во главе их нет начальства.
Что было делать, выбраться из города, уже со всех сторон занимаемого противником, было не легко, но при некоторой энергии я полагал все же еще возможно было пробиться и выйти к Днепру, к тому же мне казалось, что если противник увидит организованное войско, готовое вступить в бой, то он согласится пропустить без сопротивления и кровопролития все добровольческие дружины на Дон, т. к. задерживать их в Киеве у него никакого расчета быть не могло. В виду таких соображений, считая себя не вправе оставить на произвол судьбы обратившиеся за моей помощью части, я, взяв с собою данные мне на хранение "Советом Обороны Северо-Западных губерний" в запечатанной наволочке, "как мне сказали", 700000 руб., приказал мне моему денщику Ивану привезти мне на извозчике самые необходимые вещи и белье в гостиницу на Крещатике, сел на автомобиль и поехал в сопровождении офицеров, приехавших за мной и полковника Пантелеева на сборный пункт в помещение, занимаемое дружиной полковника Всеволожского.
Как только мы доехали до угла и повернули на Банковскую улицу, наш автомобиль начали обстреливать из домов и из-за домов, а когда мы выехали на середину улицы, то послышалось что-то вроде залпа, но, несмотря на близкое расстояние - ни одной пулей в нас обстреливавшие нас волшебные стрелки не попали. Не скажу, чтобы, войдя в помещение дружины в гостинице "Бояр" на Крещатике, я вынес бы хорошее впечатление: большинство офицеров было без оружия и как будто совершенно не собиралось уходить, а тем более немедленно вступить в бой для того, чтобы пробиться через окружающее их кольцо неприятеля. Когда я скомандовал "в ружье", то заметил, что, во-первых, не было ни начальников, повторивших команду и строивших свои взводы, [во-вторых,] не было и порядка и по-видимому дисциплины. Подошедший конный отряд, хотя и произвел на меня лучшее впечатление, но и он при моем приказании выслать авангард в цепочку долго мялся на месте и, очевидно, не знал, как исполнить это простое приказание, так что мне самому пришлось выслать дозорных и организовать движение по улице. Автомобиль, на который были погружены пулеметы, за нами не двинулся и я его впоследствии и не видел. Уже не доходя Думы, от дозоров донесся крик: "идут петлюровцы" - и все, что было впереди, бросилось назад и сбилось в одну кучу. Я приказал свернуть в переулок, рассчитывая избежать встречи и кровопролития и боковыми улицами вывести отряд к музею, где по сведениям собрались уже дружины Кирпичева и Святополк-Мирского. Не успели мы пройти и 30 шагов, как из-за Думы послышалось несколько редких выстрелов, думается мне провокаторских - ни одна пуля близко не просвистела, но в моем отряде произошло замешательство. Около меня осталось не более 50 человек, уменьшавшихся при каждом повороте в следующую улицу, и к приходу нашему к Софийскому собору было лишь 30 человек, которых я благополучно и довел до Михайловского монастыря, в ограде которого все почувствовали себя почти в безопасности…»
Перед тем как возглавить безнадёжный поход, Ф.А. Келлер испросил благословения у Владыки Нестора, который позже вспоминал о том вечере: «…граф Келлер решил с остатками офицеров прорваться из Киева, чтобы соединиться с Добровольческой армией.
С предложением мне присоединиться к его отряду граф Келлер прислал в Михайловский монастырь своего адъютанта Пантелеева, кавалергарда, племянника М. В. Родзянко. Я отправился с ним в штаб графа на Крещатик и, видя безнадежность его плана, стал убеждать гр. Келлера не рисковать жизнью своей и офицеров, ибо из города выхода не было, так как петлюровские войска окружили Киев.
Граф все же просил его благословить, оставшись твердо при своем решении - прорываться из Киева с 80 офицерами.
Тяжело вынужденно благословлять на предприятие, которое рассудок ясно изображает, как невыполнимое. Получив благословение, граф ушел с офицерами, а я вернулся в монастырь с чувством тяжкого гнета на душе и с опасением за участь этого отряда…»
После короткого боя у Городской думы, в ходе которого, петлюровцы были отброшены, генерал Келлер обронил:
- Бывают такие победители, которые очень похожи на побежденных…

Глава 2.

Граф Федор Артурович Келлер родился 12-го октября 1857-го года в Курске, в семье военного. Представители этого старинного рода традиционно занимали высокие посты на Государевой военной и дипломатической службе. Не стал исключением и Фёдор Артурович, воспитывавшийся в приготовительном пансионе Николаевского кавалерийского училища. В это время назревала Балканская война. Боснийские сербы и болгары, находившиеся под турецким владычеством и угнетаемые магометанами, подвергались чудовищным мучениям за Христову веру. В Болгарии бесновались горцы-черкесы, бежавшие туда от русского оружия с Кавказа; привыкшие повсюду жить разбоем, они обирали крестьян, насиловали женщин, угоняли в рабство молодежь. В Боснии лютовали албанцы-арнауты. Но настал долгожданный момент, когда в славянских землях поднялось знамя восстания, и прозвучал призыв: «С верою в Бога – свобода или смерть!» Против непокорного народа двинулись турецкие войска, производившие истребления тысячами и десятками тысяч. Из отрубленных голов строились высокие башни. Привозимые в Россию болгарские сироты рассказывали своим избавителям о страшных, изощренных злодеяниях, творимых в родных селениях. Едва уцелевшие, они вспоминали о том, как перед посаженными на колья детьми черкесы живьем сдирали кожу с их родителей, как на глазах поруганных матерей солдаты в красных фесках подбрасывали и ловили на штык младенцев, как гордились иные башибузуки особенным умением – для потехи разорвать голыми руками пополам схваченного за ножки грудного ребенка. Всем сердцем откликнулись русские люди на боль братских народов: в городах и деревнях собирали пожертвования, вся огромная страна провожала отъезжавших на Балканы добровольцев.
В апреле 1877-го года произошло давно ожидаемое и призываемое русским обществом событие: Император Александр Второй объявил о начале войны с Турцией. Офицерская молодежь стремилась к жертвенному подвигу, простые солдаты и именитые генералы испытывали одни чувства. С фронта приходили вести о русском героизме и первых потерях; в России люди перечисляли крупные суммы на раненых воинов, а записывались неизвестными. 19-летний Федор Келлер без ведома родителей вступил в 1-й Лейб-драгунский Московский полк нижним чином на правах вольноопределяющегося и отправился на войну. Примером для него был двоюродный брат Федор Эдуардович Келлер, молодой подполковниа, недавно окончивший Николаевскую академию Генерального штаба и в числе нескольких тысяч русских добровольцев отправившийся на Балканы. Поступив на службу в Сербскую армию, он вскоре прославил себя дерзкой вылазкой-рекогносцировкой накануне большой битвы при Фундине, а чуть позже разгромил турок в схватках в долине Моравы. Под его началом русские и болгарские добровольцы отражали набеги головорезов-башибузуков и подавляли мятежи боснийских мусульман. Прирожденный воин, каковыми являлись все Келлеры, Федор Эдуардович был удостоен за свои ратные труды высших военных наград княжества, врученных ему сербским командованием… Его имя и сегодня помнят на Балканах наряду с именем Скобелева.
Современный исследователь так описывает переправу драгун через пограничный Дунай: «Длинные колонны пленных потянулись мимо заваленных мертвыми телами траншей. И вот, теперь кавалеристам наряду с прочими частями предстояло морозной зимой преодолеть по горным проходам хребты Балкан – подвиг, сравнимый с великими деяниями не знавших поражений суворовских богатырей. Шли налегке, оставив обозы. Узкие, скользкие тропы вились между глубоких пропастей и снежных заносов; крутость подъема не позволяла ехать верхом, вынуждая вести коней в поводу. Костры на привалах не жгли, чтобы не привлекать внимания турок. Спускаться с круч драгунам приходилось, держась за поводья лошадей, скатывавшихся вниз по склону на задах…» Испытав все тяготы войны, граф Келлер любил повторять, что на войне все трудно, а невозможного на свете нет, и считал необходимым требовать от молодых людей, мечтавших носить офицерские погоны, прослужить хоть один год вольноопределяющимся в рядах, чтобы лучше узнать внутренний мир рядовых бойцов и тем разрушить стену непонимания, столь часто возникающую, своими личными качествами приобрести их доверие и расположение.
Когда 1-й Лейб-драгунский Московский полк присоединился к колонне легендарного генерала Скобелева, Фёдор Артурович встретил своего вернувшегося из Сербии брата, только что возглавившего штаб Скобелева вместо раненого Куропаткина. В последовавших боях под Шейновым и Терновым юный «вольнопер» выказал такую молодецкую удаль, что был отмечен знаками отличия Военного Ордена – серебряными солдатскими Георгиями 3-й и 4-й степеней, пожалованными ему собственноручно Главнокомандующим армией. В день жестокого шейновского сражения, когда едва спустившиеся с горных высот пехотные батальоны под грохот барабанов и с развернутыми знаменами атаковали по открытой равнине осыпающие их огнем неприятельские редуты и укрепленный лагерь турецкого паши, отличились сразу оба Келлера. Много позже Федор Артурович с нарочитой скромностью отзывался о заслуженных в ту пору боевых наградах, неизменно сиявших на его генеральском кителе: «Сам не знаю за что! Первый крест получил по своей неопытности: ординарцем вез приказание и вместо штаба наскочил на турецкий окоп. Турки обстреляли меня, а начальство увидало и наградило. А второй крест за то, что проскакал горящий мост. Вот и все!»
Через полтора месяца после окончания войны 20-летний граф Келлер был произведен за отличие в первый офицерский чин – в прапорщики своего полка, а после выдержал в Тверском кавалерийском юнкерском училище экзамен на право производства в следующие чины.
Половину жизни Фёдор Артурович прослужил в драгунских полках, пройдя путь от командира эскадрона до полкового командира. В 1905-м году он был отправлен на усмирение переведенной на военное положение Польши. Исполняя обязанности временного Калишского генерал-губернатора, Келлер подвергся нападению революционеров: раненый и контуженный при взрыве брошенной в него бомбы, он избежал гибели лишь благодаря собственной ловкости, позволившей ему поймать снаряд на лету…
В 1907-м году Николай II назначил графа флигель-адъютантом с зачислением в свою Свиту и производством в генеральский чин. Дворцовый комендант Воейков, близко знавший Келлера в бытность его командиром Лейб-гвардии Драгунского полка, назвал Федора Артуровича в своих записках «истинно русским, кристально чистым человеком, до мозга костей проникнутым чувством долга и любви к Родине».

«Воин с головы до пят, богатырь двухметрового роста Федор Артурович Келлер в трудные моменты лично водил полки в атаку и был дважды ранен. Когда он появлялся перед полками в своей волчьей папахе, чувствовалось, как трепетали сердца обожавших его людей, готовых по первому его слову, по одному мановению руки броситься куда угодно и совершить чудеса храбрости и самопожертвования», - вспоминал А.Г. Шкуро. Такого-то человека избрали своим вождём оставшиеся в Киеве офицеры. Во время войны о генерале, по праву считавшимся лучшим кавалерийским начальником, с восторгом писали газета. Об удивительной популярности Ф.А. Келлера в русском обществе говорит тот факт, что служить к нему убегали из дома 15-летние и даже 13-летние мальчишки из вполне благополучных и даже богатых семей… Эти мальчишки оказались и в его отряде холодной киевской ночью. Один из них, чудом уцелевший юнкер, писал в эмиграции: «...В последний день перед приходом петлюровцев мы, конвойные, - самая верная была часть - решили остаться в Киеве и воевать с петлюровцами. Я получил винтовку и решил оставаться верным до последнего... и в последний день, помню, я уже с винтовкой в руках решил пообедать в городе... пошел в такой маленький ресторан в подвале, в котором мы с родителями иногда обедали... зашел туда и вижу: сидят мама, папа и Коля... я к ним присел, поставил винтовку в угол, съел там какой-то борщ или не знаю что, а потом говорю им: "До свиданья, я теперь иду воевать с петлюровцами". Они говорят: да нет, да то, да сё... "Нет, не могу. Вот иду". Взял свою винтовку в руки и пошел.
Вылез на улицу, там офицерские взводы собрались, во главе был... кажется, Скоропадский уже был сброшен, и командовал граф Келлер, тоже кавалергард, сам командует этой горсточкой офицеров, которые решили пробиваться на юг через петлюровские ряды.
Пролом на юг был очень короткий. Мы вышли на Крещатик, это главная улица Киева, впереди шел граф Келлер, за ним конвой: мы и другие офицеры, группа войсковая, - и пошли по Крещатику, впереди единственная была подвода, ломовая телега, которая везла казенные деньги и что-то еще, в основном все шли пешком, вооруженные кто винтовкой, кто карабином, кто чем; вышли мы на этот широкий Крещатик и двинулись по нему в сторону юга, не прошли ста шагов приблизительно, как вдруг перед нами стена петлюровцев, сплошная от дома до дома, все занято, их было очень много... Пешие... на нас двигаются...
Мы остановились как вкопанные, и тогда Келлер говорит, я помню эту фразу: "Заворачивай оглобли". Мы завернули оглобли и пошли обратно, и тут Келлер нам сказал: "Господа, должен вам сказать, что дело наше проиграно, расходитесь по домам, кто куда может". Мы остановились на небольшой площади, окруженные, улицы там проходили наверху над нами... И лестница была в стене вделана... И нас поливают из пулеметов и из ружей сверху, а мы на этой площади как в котловине оказались...
Келлер говорит: "Надо штурмовать эту лестницу каменную, чтобы выбить тех, кто нас там обстреливает". Мы бросились на лестницу - как ни странно, впереди были: один кадет, мальчишка лет семнадцати, и я, мы вдвоем по этой лестнице пустились, а там наверху нас поливали, при виде этого за нами другие пошли, а увидев, что добровольцы поднимаются по лестнице, наверху сиганули. Значит, мы поднялись, и тут был последний момент прощания с Келлером, его надо было спрятать. Было решено спрятать его в каком-то монастыре, и нас осталось при нем только пять человек конвойцев, остальные все рассиропились... и вот мы его проводили до этого монастыря тут же в городе... проводили до дверей, он вошел, попрощался с нами и говорит: "Теперь тоже разбредайтесь, как можете"».
Отряд графа Келлера быстро растаял, и лишь прядка 70 человек пробились с ним к Софийской площади, где получили приказание разойтись. Сам Фёдор Артурович с несколькими приближёнными направился в Михайловский монастырь.
Офицер Н.Д. Нелидов вспоминал: «Граф поместился в келлии, офицеры в монастырской чайной. На маленьком совещании решено было отпустить остатки отряда, так как сопротивление было бессмысленно.
Граф прошел к офицерам.
Там было около 40 человек. В коротких и теплых выражениях он поблагодарил гг. офицеров, с каждым из них попрощался и со слезами на глазах смотрел, с каким отчаянием уходившие в неизвестность старались испортить оружие и с какою горечью бросали его. Тяжело было всем и слезы на глазах бесстрашного героя разрывали сердце на части…»
Князь П.М. Бермонт-Авалов писал: «Имя графа было слишком популярно, - писал, - чтобы тяжелое положение его прошло бы незаметно. Не только русские сердца дрогнули в тревоге за участь графа, но даже бывшие враги его по войне - германцы сочли своим долгом принять все меры к его спасению».
Однако, генерал не пошел на попытку его освобождения, предпринятую штабом германского командования. "...Приехал полковник Купфер с германским майором. Последний предложил графу поехать в германскую комендатуру, где он ручался за безопасность. Граф, хотя и владевший прекрасно немецким языком, но глубоко не любивший немцев, по-русски, через Купфера, отказался.
Несмотря на отказ, мы вывели графа почти силой из келлии во двор и довели уже до выхода из ограды. По дороге, по просьбе майора, накинули на графа немецкую шинель и заменили его огромную папаху русской фуражкой, чему он нехотя подчинился. Когда же майор попросил его снять шашку и Георгия с шеи, чтобы эти предметы не бросались в глаза при выходе из автомобиля, граф с гневом сбросил с себя шинель и сказал: "Если вы меня хотите одеть совершенно немцем, то я никуда не пойду". После чего он повернулся и ушел обратно в келлию. Ни мольбы, ни угрозы не могли уже изменить его решения", - вспоминал Н.Д. Нелидов.
В это время в монастырь явились петлюровцы и начали производить обыск. По воспоминаниям генерала В. Н. Воейкова, «монахи предложили графу Келлеру провести его потайным ходом в обысканный уже корпус; но генерал не только не согласился на это, но приказал одному из адъютантов сообщить производившим обыск, что он находится в монастыре. Тотчас же прибыл патруль, объявивший графа и его адъютантов арестованными, и к ним был поставлен караул из сечевых стрельцов...»
Находясь под арестом, Келлер писал в дневнике: «Просидев несколько дней под караулом, я убедился, что мои опасения были напрасны, все чины караула относились все время к нам не только вежливо, но даже предупредительно и я ни одного слова упрека предъявить им не могу, а, напротив, должен быть благодарен как командиру батареи, так и солдатам за те мелкие услуги, которыми они облегчали наше заключение. Эти дни памятны мне еще и тем милым самоотверженным отношением к нам нескольких дам, живущих в Киеве. Так, М. . Сливинская, которой родной сын был арестован и муж далеко не в безопасности, все же находила время ежедневно заходить к нам, приносить нам продукты и справляться о наших нуждах. Елена Николаевна Бенуа ежедневно находила время прибегать к нам с другого края Киева, приносить папиросы, съедобное и нашла даже где-то на мой рост штатское платье на тот случай, что от меня потребуют, чтобы я снял погоны. Моя милая племянница Н. Келлер, с которой я только один раз встретился на пять минут, несмотря на то, что была покинута, без денег, своим мужем в Киеве и что при падении несколько дней тому назад ушибла себе ногу, ежедневно приходила нас навещать и заваливала нас котлетами, ветчиной, колбасой и даже конфетами. Как я был бы счастлив, если в будущем мне удастся услужить и сделать доброе этим славным русским женщинам.
(…)
Часов около 11 вошел к нам в келлию командир батареи с довольно смущенным видом, на который я, привыкший за последние дни относиться к нашим сторожам с доверием, не обратил внимания, и заявил мне, что он получил приказание меня обезоружить. Одновременно с ним вошли 3 солдата, сразу наведшие винтовки на меня. На мой вопрос, откуда исходит такое приказание, он мне ответил, что от коменданта. Вся эта компания, несмотря на усилие казаться воинственной и решительной, скорее показалась мне смешной, т. к. командир, ставший между мной и дверью, ведущей в мою спальню, где было мое оружие, с трудом вытащил свой револьвер, а его подчиненные очевидно с винтовками были мало знакомы, так что у одного из них затвор был не довернут, а другой, наведя на меня дуло, копался, стараясь засунуть патрон в коробку, что ему плохо удавалось. Я в это время сидел на диване и, если захотел бы, то, конечно, успел бы до первого выстрела отскочить за дверь, но этим мог бы вызвать стрельбу по моим ординарцам, к тому же обращение к нам последних дней доказало, что оскорблений и истязаний ожидать мне нечего. Правда, я не ждал обезоружения, так как после трех дней, в которые я не воспользовался оружием и не нарушил данного мною честного слова ни обороняться, ни бежать, казалось бы, должны отпасть всякие сомнения насчет нашего дальнейшего поведения. Очевидно все клонилось только к исполнению формальности и того, что эти люди прочли в уставах, и силятся исполнить все по правилам уставов и инструкций, но делают это часто невпопад, что, конечно, немудрено при молодости армии. Моя шашка и револьвер были взяты, я остался сидеть на диване, не протестуя, но очевидно мой насмешливый вид оскорбил одного из солдат, так как он задал мне вопрос: "Разве это смешно?" - На это я ответил: "Конечно смешно наводить три винтовки на безоружного старика, которого этим ведь не испугаешь. Лучше было бы просто попросить его и взять оружие".
Ф.А. Келлер, не раз бывавший на краю смерти (за войну он получил три ранения, из которых два тяжёлых), давно перестал бояться её, и теперь основной заботой его было спасти остававшийся при нем "отрядный штандарт" - неодушевленный символ его воинской чести. В этом ему, рискуя жизнью, помог епископ Нестор, вспоминавший: «…По окончании Литургии я решил исполнить поручение графа Келлера и постарался пройти к нему. Без панагии на груди, под видом простого монаха с просфорой, я прошел в дверь, где был расположен штаб сечевиков, и, поднявшись на 2-й этаж, не обращая внимания на часовых, стоявших у келлии графа, смело открыл дверь и прошел к пленнику. Быстро благословив узников и приняв от графа пакет, я тотчас же вышел из комнаты. Стражи уже у дверей не было.
Конечно, я сразу понял, что мне грозит опасность, и был готов ко всяким неожиданностям.
Только лишь я подошел к крыльцу, чтобы выйти за ограду обители, как из комнаты штаба выбежали какие-то петлюровские офицеры и закричали на меня по-украински - на каком основании был я у графа Келлера без разрешения. Я ответил им по украински же: "шо це таке, я ж монах, та принес святый хлиб до графа, та и все".
В ответ я получил удар по затылку кулаком и пинок в спину такой, что у меня искры из глаз посыпались, и я кубарем полетел со ступеней крыльца за ограду.
Очнувшись и встав с земли, я пошел, не оглядываясь, вокруг храма, думая только о том, чтобы скорее унести ноги, так как иначе меня неминуемо должны были арестовать.
Вход в корпус, где находилась моя келлия, был рядом с крыльцом штаба, но, чтобы замести следы, я не пошел прямо к себе, а обошел храм.
Через две минуты уже по всему двору монастыря бегали солдаты и кричали: "где тот монах, що ходыв до грахва Келлера?"".

Глава 3.

Занявшие Киев петлюровцы жестоко расправлялись с офицерами. Мариинский парк в Киев превратился в братскую могилу офицеров Русской Армии и Флота.
В дневнике вдовствующей Государыни Марии Феодоровны сохранились такие записи:
(16.12.1918): "…Говорят, будто убиты граф Келлер и все члены его штаба, - это страшное несчастье, ведь он самый разумный и самый энергичный из всех и знал, что нужно делать. Все же остальные действуют словно бы вслепую".
(28.1.1919): "Приняла двух офицеров моего Псковского полка, прибывших из Ростова. Я испытала душевное потрясение, снова увидевшись с ними после всех этих страшных событий, случившихся в наше грустное время. Слушать их было весьма интересно, они рассказывали о героической смерти бедного графа Келлера и Пантелеева. Когда эти мерзавцы явились, он вышел к ним и сказал: "Я знаю, что вы хотите убить меня, но прежде я хотел бы помолиться Господу". Закончив молитву, он встал между двумя своими адъютантами - Пантелеевым и Ивановым - и сам скомандовал: "Пли!" Истинный герой и христианин! Какая невосполнимая потеря - и ведь совсем ни за что!"
Это случилось в ночь с 20 на 21 марта. Казаки Черноморского коша, слывшие среди современников "большевиствующими", пришли в Михайловский монастырь за графом и состоящими при нем офицерами. Арестованным они заявили, что намереваются перевести их в Лукьяновскую тюрьму. Генерал В.Н. Воейков вспоминал: "21-го декабря, в 11 часов вечера, как я впоследствии узнал, арестованных приказано было препроводить в помещение контрразведки, где находились в заключении гетманские министры и русские общественные деятели. Одновременно с выводом графа Келлера и его адъютантов, на монастырском дворе солдаты запрягли телегу. Арестованных повели по Большой Владимирской, мимо памятника Богдана Хмельницкого, по трамвайным путям. Едва они достигли того места, где пути несколько отклоняются в сторону сквера, из засады, почти в упор, грянул залп. Сраженный несколькими пулями, упал полковник Пантелеев. Тотчас патрульные открыли огонь в спину уцелевшим после залпа графу Келлеру и штабс-ротмистру Иванову. Граф был убит пулей в затылок, а штабс-ротмистр Иванов - пулей в голову и 4-мя штыковыми ударами. Окончив свою работу, доблестные республиканские солдаты разбежались. Трупы были взвалены на подоспевшую к месту убийства телегу, которая была отвезена в Михайловский монастырь и брошена сопровождавшими ее солдатами на произвол судьбы. Через некоторое время монахи доставили повозку с трупами в военный госпиталь. На следующий день тела убитых были выставлены в анатомическом театре. Родными и друзьями опознаны были Главнокомандующий Северной армией генерал граф Келлер, полковник Пантелеев и штабс-ротмистр Иванов".
В теле Федора Артуровича было одиннадцать пулевых ран. Саблю убитого генерала поднесли «головному атаману» Петлюре. Вмерзшая рядом с памятником кровь Келлера через несколько дней оттаяла, что среди киевлян породило поверье, будто кровь эта и впредь «не высохнет и ляжет на голову Украины»…
Граф Фёдор Артурович Келлер воплощал собой лучшие черты русского офицерства, того офицерства, в традициях которого была старинная заповедь: душу – Богу, сердце – Даме, жизнь – Государю, честь – никому. В соответствии с этими принципами он и жил, сохраняя всю жизнь глубокую веру в Господа, верность Династии, Государю, которому присягал и при деде которого начинал свой славный путь, и честь, ни толикой которой он не пожертвовал сиюминутным обстоятельствам, предпочтя смерть. Его жена родила ему двоих сыновей и дочь. Все они прожили долгую жизнь и обрели последнее пристанище на чужбине…

21 декабря (8 декабря по ст. ст.) исполняется 86 лет со дня трагической гибели генерала от кавалерии графа Федора Артуровича Келлера, одного из наиболее выдающихся кавалерийских офицеров Русской Императорской армии конца XIX - начала XX веков, участника Русско-турецкой и Великой войн.

Генерал Келлер был одним из двух высших военачальников, сохранивших в позорные дни февраля 1917 года верность Государю. В ответ на сообщение об отречении Николая II Келлер отправил на его имя телеграмму: "Прикажи Царь, придем и защитим Тебя". В годы Гражданской войны Ф.А. Келлер формировал монархическую Северную армию и был единственным из вождей Белого движения, удостоившимся благословения Святейшего Патриарха Тихона. После захвата в декабре 1918 года Киева петлюровцами Келлер был схвачен и убит выстрелами в спину в центре Киева у памятника Богдану Хмельницкому .

Редакция Информационного агентства "Белые Воины" предлагает вниманию читателей первую часть исследования устроителей "Общества памяти генерала Келлера" Михаила Фомина и Максима Воробьева посвященную христианскому рыцарю Ф.А. Келлеру. Его сокращенный вариант ранее уже публиковался на наших страницах.

В 1928 году в русском журнале "Двуглавый орел", издававшемся во Франции, была опубликована статья, посвященная светлой памяти генерала Федора Артуровича Келлера. Той же зимой, на заупокойном богослужении в соборной церкви Знамения Божьей Матери в Париже собрались те, кто уже десять лет хранил в своем сердце глубоко почитаемый образ.
В Киеве, на территории Покровского монастыря по сей день покоятся останки русского генерала. С тех пор прошло немало времени, но имя прославленного героя не затерялось на страницах истории. Его жизненный путь и поныне остается примером истинной доблести, и этот пример связует воедино Россию прошлого и Россию будущего.

Воин с головы до пят, богатырь двухметрового роста - генерал Келлер поистине стал живой легендой начала двадцатого века, а рассказы о совершенных им подвигах восхищенно передавались из уст в уста. Отпрыск графского рода, в двадцать лет он сбежал из элитного военного училища, чтобы рядовым добровольцем принять участие в освобождении православных славян от турецкого гнета. Усмиряя польское волнение в 1905 г., он подвергся покушению со стороны революционеров, но избежал гибели благодаря тому, что с ловкостью поймал на лету брошенную в него бомбу. Дивизионным командиром он вступил в Великую войну и разгромил в бою части австро-венгерской кавалерии, принеся этим первую победу Русской армии и заслужив за это первый из двух своих Георгиевских орденов.

Ореол его имени был вне сравнения. Православный христианин и убежденный монархист, любимец Царя Николая и Царицы Александры, генерал Келлер и в дни февральской смуты 1917 г. хранил верность Государю, ожидая лишь Царского слова, чтобы во главе своего конного корпуса поспешить на выручку Императору, в добровольное отречение которого он не мог поверить. Существует предание, что в начале гражданской войны сам Патриарх Тихон благословил прославленного военачальника на священную борьбу с большевизмом, прислав ему шейную иконочку Державной Божией Матери. Плененный врагами во время петлюровского мятежа, он бестрепетно принял смерть от рук бесчестных убийц, так и не успев встать во главе собранной под его знаменем монархической армии.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЦАРСКИЙ КАВАЛЕРИСТ

Белый партизан о генерале Келлере

Лихой казак и белый партизан А.Г. Шкуро, командир "волчьей сотни", в Великую войну служивший под началом Келлера в чине войскового старшины, рассказал о своей встрече с ним, произошедшей в то время:
"Итак, мой отряд был придан 3-му конному корпусу, и я явился представиться своему новому корпусному командиру.
Граф Келлер занимал большой, богато украшенный дом в городе Дорна-Ватра. С некоторым трепетом, понятным каждому военному человеку, ожидал я представления этому знаменитому генералу, считавшемуся лучшим кавалерийским начальником Русской армии. Меня ввели к нему. Его внешность: высокая, стройная, хорошо подобранная фигура старого кавалериста, два Георгиевских креста на изящно сшитом кителе, доброе выражение на красивом, энергичном лице с выразительными, проникающими в самую душу глазами. Граф ласково принял меня, расспросил о быте казаков и обещал удовлетворить все наши нужды.
- Я слышал о славной работе вашего отряда, - сказал он. - Рад видеть вас в числе моих подчиненных и готов во всем и всегда идти вам навстречу, но буду требовать от вас работы с полным напряжением сил.

Об этом, впрочем, граф мог бы и не говорить; все знали, что служба под его командой ни для кого не показалась бы синекурой. Действительно, после двухдневного отдыха на отряд были возложены чрезвычайно тяжелые задачи. За время нашей службы при 3-м конном корпусе я хорошо изучил графа и полюбил его всей душой, равно как и мои подчиненные, положительно не чаявшие в нем души. Граф Келлер был чрезвычайно заботлив о подчиненных; особое внимание он обращал на то, чтобы люди были всегда хорошо накормлены, а также на постановку дела ухода за ранеными, которое, несмотря на трудные условия войны, было поставлено образцово. Он знал психологию солдата и казака. Встречая раненых, выносимых из боя, каждого расспрашивал, успокаивал и умел обласкать. С маленькими людьми был ровен в обращении и в высшей степени вежлив и деликатен; со старшими начальниками несколько суховат. С начальством, если он считал себя задетым, шел положительно на ножи. Верхи его поэтому не любили. Неутомимый кавалерист, делавший по сто верст в сутки, слезая с седла лишь для того, чтобы переменить измученного коня, он был примером для всех. В трудные моменты лично водил полки в атаку и был дважды ранен.

Когда он появлялся перед полками в своей волчьей папахе и в чекмене Оренбургского казачьего войска, щеголяя молодцеватой посадкой, казалось, чувствовалось, как трепетали сердца обожавших его людей, готовых по первому его слову, по одному мановению руки броситься куда угодно и совершить чудеса храбрости и самопожертвования. Впоследствии, когда в Петрограде произошла революция, граф Келлер заявил телеграфно в Ставку, что не признает Временного правительства до тех пор, пока не получит от монарха, которому присягал, уведомление, что тот действительно добровольно отрекся от Престола".

"Кругом измена, и трусость, и обман"

"Кругом измена, и трусость, и обман", - такая запись появились в дневнике Царя Николая II в страшный для России день Его отречения от прародительского Престола. Паутина предательства опутала самое сердце страны, сражающейся с внешним врагом, и в окружении Русского Императора почти не осталось преданных Ему людей.
Светское общество окончательно потеряло способность мыслить и чувствовать так, как учит тому Православная Церковь. Духовно отдалившись от своего Государя, оно сочло Его чужим, ненужным, лишним. Это привело к появлению всевозможных клеветнических слухов, ловко поддерживаемых и распространяемых революционной пропагандой.
Сбывались пророческие слова Святого праведного отца Иоанна Кронштадтского: "Если не будет покаяния у русского народа, конец миру близок. Бог отнимет у него благочестивого Царя и пошлет бич в лице нечестивых, жестоких, самозваных правителей, которые зальют всю землю кровью и слезами".

Противники самодержавия только и мечтали устранить от власти Царскую Чету, мешавшую их замыслам. Заговор проник в верхи армии, найдя поддержку у представителей высшего командования, тайно сносившихся с думской оппозицией во главе с Гучковым и Родзянко при участии английского посла Дж. Бьюкенена. Еще до Великой войны А.И. Гучков вовлек ряд высокопоставленных военных и молодых офицеров в деятельность масонской ложи. Их план предусматривал свержение Николая II по образцу дворцовых переворотов XVIII века и дальнейшее развитие страны по пути европейского либерализма с сохранением внешних монархических форм.

Сигналом для заговорщиков стал отъезд Императора из Ставки в Царское Село в связи с февральским бунтом тыловых частей и рабочего люда в столице. Военная власть сосредоточилась в руках одного из гучковских сподвижников - генерала М.В. Алексеева, начальника штаба Ставки и второго лица в армии после Государя. Высочайший приказ о переброске надежных полков на Петроград для подавления мятежа не был исполнен. Не добравшись до места назначения, Царский поезд остановился в Пскове, где Николая II отрезали от армии участники заговора - главнокомандующий Северным фронтом генерал Н.В. Рузский и его ближайшие подчиненные.

Из Ставки пришли телеграммы с других фронтов от их главнокомандующих, введенных в заблуждение Алексеевым относительно столичных событий. Презрев долг присяги и крестное целование, главные военачальники униженно просили Императора отречься ради "блага Родины" и "победы над внешним врагом". Был среди них и ревниво лелеявший планы собственного возвышения дядя Государя - великий князь Николай Николаевич, чье послание произвело на Него особенно тягостное впечатление(1). Рузский, вручивший эти телеграммы Царю, настойчиво и в дерзкой форме требовал у Венценосца дать немедленное согласие на отречение.
Изменники, все как один, уверяли Государя в своей верности "монархической идее". Готовый отдать и корону, и жизнь для спасения Отечества, Николай II принял решение о передаче Престола в пользу брата - великого князя Михаила Александровича. Но вырванное отречение явственно провело ту черту, за которой началось необратимое разрушение страны и армии. Опустевший вскоре трон упразднил само понятие власти в глазах русского народа, расторгая все связывавшие его обязательства. Переворот перерос в революцию, вырвавшую столицу из слабых рук мятежных либералов, и отдавшую ее в распоряжение интернационалистов из петроградского совдепа.

Тогда же, по распоряжению Временного правительства генерал Алексеев объявил вернувшегося в Ставку Николая II как-бы арестованным". После этого генерал Л.Г. Корнилов, ранее обласканный Государем и обязанный Ему всем, а затем открыто перешедший на сторону революции, установил тюремный режим для воссоединившейся Царской семьи и верной Ей свиты. Популярные военачальники Русской армии положили начало их заточению, длившемуся шестнадцать месяцев, полному страданий и завершившемуся при власти большевиков принятием мученических венцов в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге.
Верных присяге командиров сдерживала видимая легальность актов отречения и боязнь междоусобной враждой открыть фронт.

Генерал А.И. Деникин, к таковым командирам не относившийся и на одном из солдатских митингов даже выказывавший радость по поводу падения "проклятого самодержавия", спустя годы писал в своих эмигрантских очерках:
"Мне известны только три эпизода резкого протеста: движение отряда генерала Иванова на Царское Село, организованное Ставкой в первые дни волнений в Петрограде, выполненное весьма неумело и вскоре отмененное, и две телеграммы, посланные Государю командирами 3-го конного и гвардейского конного корпусов, графом Келлером и ханом Нахичеванским. Оба они предлагали себя и свои войска в распоряжение Государя для подавления мятежа"(2).

"Прикажи, Царь, придем и защитим Тебя!"

Русская армия, перестав быть Императорской, обязалась в верности Временному правительству и приносила ему новую присягу.
Вопреки надеждам начальства, эта мера не вызвала подъема в войсках. Во время церемонии, проводимой на Румынском фронте, один из корпусных командиров умер от разрыва сердца, а любимец всей армии, кавалерист граф Келлер заявил, что не станет приводить к присяге вверенный ему конный корпус, так как "не понимает существа и юридического обоснования верховной власти Временного правительства; не понимает, как можно присягать повиноваться Львову, Керенскому и прочим определенным лицам, которые могут ведь быть удалены или оставить свои посты".

На срочное совещание к командующему 4-й армией генералу А.Ф. Рагозе, с часу на час ожидавшего ареста со стороны распропагандированных солдат из нестроевых частей, Келлер не явился. В штаб размещенного в Оргееве 3-го конного корпуса прибыл начальник соседней 12-й кавалерийской дивизии генерал К.Г. Маннергейм(3), который попытался уговорить Федора Артуровича "пожертвовать личными политическими убеждениями для блага армии". Но тот отверг все приведенные доводы, твердо ответив: "Я христианин. И думаю грешно менять присягу".
А.Г. Шкуро рассказывал, как в начале апреля близ Кишинева "были собраны представители от каждой сотни и эскадрона.

Я получил депешу, - сказал граф Келлер, - об отречении Государя и о каком-то Временном правительстве. Я, ваш старый командир, деливший с вами и лишения, и горести, и радости, не верю, чтобы Государь Император в такой момент мог добровольно бросить на гибель армию и Россию. Вот телеграмма, которую я послал Царю: "Третий конный корпус не верит, что Ты, Государь, добровольно отрекся от престола. Прикажи, Царь, придем и защитим Тебя".
- Ура, ура! - закричали драгуны, казаки, гусары. - Поддержим все, не дадим в обиду Императора.
Подъем был колоссальный. Все хотели спешить на выручку плененного, как нам казалось, Государя". Ответ пришел от нового командующего Румынским фронтом Д.Г. Щербачева: под угрозой объявления бунтовщиком Келлеру предписывалось немедленно сдать корпус.

Так и не дождавшись указаний лично от Государя, Федор Артурович вынужден был подчиниться полученному приказу и вслед за тем покинул армию. На его место назначили генерала А.М. Крымова, активного пособника думских мятежников, только что вернувшегося из Петрограда.
"В глубокой горести и со слезами провожали мы нашего графа, - вспоминал Шкуро. - Офицеры, кавалеристы, казаки, все повесили головы, приуныли, но у всех таилась надежда, что скоро недоразумение объяснится, что мы еще увидим нашего любимого вождя и еще поработаем под славным его командованием".
Под звуки в последний раз исполняемого оркестром народного гимна "Боже, Царя храни!" генерал Келлер прощался со своими старыми полками, проходившими мимо него парадным строем. А генерал Брусилов, один из тех, кто ранее "верноподданно" умолял Государя об отречении, восседал в украшенном красными бантами кресле, которое несли перед войсками революционные солдаты...

На службе трех Императоров

Федор Артурович Келлер родился 12 октября 1857 г. в Курске и происходил из русской ветви графов Келлеров, родоначальником которой был прусский посланник в Санкт-Петербурге, вступивший в российское подданство. Почти полвека представители этой фамилии занимали высокие посты на военной и дипломатической службе. По примеру своего отца-генерала Федор Келлер также двинулся по военной линии; на воспитание он был отдан в приготовительный пансион знаменитого Николаевского кавалерийского училища.
Ему было двадцать лет, когда Россия объявила войну Турции, поднявшись на защиту избиваемых магометанами православных славян. За год до того на помощь болгарам и сербам отправились тысячи добровольцев, среди которых находилось немало военных, а теперь вслед за ними перешагнула Дунай и сама Русская армия. Оставив училище, юный граф Келлер поступил нижним чином на правах вольноопределяющегося в 1-й Лейб-драгунский Московский полк и отбыл на фронт(4). За выдающуюся храбрость он был награжден двумя солдатскими Георгиевскими крестами, а на следующий год состоялось его производство в офицеры своего полка; офицерский экзамен был им выдержан при Тверском кавалерийском юнкерском училище. Будущие военачальники Великой войны получали боевое крещение в эпоху Императора Александра II, сражаясь на фронтах Русско-турецкой...

Тринадцать лет мирного царствования Александра III, на срок своего правления избавившего Россию от войн, Федор Артурович прослужил в 18-м драгунском Клястицком полку. Откомандированный в санкт-петербургскую Офицерскую кавалерийскую школу, Келлер прошел в ней положенный двухгодичный курс. Вся жизнь его была отдана кавалерии. При Императоре Николае II он принял под свое начало эскадрон драгун-лубенцев и командовал им более шести лет, а последующие два с половиной года - Крымским дивизионом, который нес почетную охранную службу в Ливадии во время Высочайших приездов в Крым. Начало Русско-японской войны застало Келлера в должности командира 15-го драгунского Александрийского полка, продолжавшего славную историю знаменитых "черных гусар" и расквартированного в польском городе Калише, у самой германской границы.

По России катилась волна забастовок и демонстраций. Мятеж в Польше, поднятый польскими и еврейскими социалистами, уже угрожал целостности самой державы, и потому взбунтовавшаяся окраина была переведена на военное положение. Келлер исполнял тогда обязанности временного Калишского генерал-губернатора.
Подвергшись нападению революционеров, преследовавших всех, кто проявлял какую-либо твердость в борьбе с крамолой, он был ранен и контужен при взрыве брошенной в него бомбы, осыпавшей его осколками. В живых Федор Артурович остался лишь благодаря собственной ловкости, позволившей ему поймать снаряд на лету...

В гвардейской кавалерии

В 1906 г. Келлер принял под свое командование Лейб-гвардии Драгунский полк, расквартированный в Старом Петергофе. Начало службы в полку омрачилась для Федора Артуровича конфликтом с подчиненными офицерами, воспитанными в кастовых традициях русской гвардии, требовавшей от начальства особого подхода. Его действия по отношению к себе они сочли жестокими и грубыми.
Генерал А.А. Брусилов упоминал в своих мемуарах о досадном инциденте в полку, входившем во вверенную ему 2-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию. С неприкрытым злорадством, следствием возникшей позже личной неприязни, он рассказал о враждебности офицеров к своему командиру, отличавшемуся, по мнению самого Брусилова, "необычайным ростом, чванством и глупостью"(5).

"Граф Келлер был человек с большой хитрецой и карьеру свою делал ловко, - вспоминал Брусилов спустя почти двадцать лет. - Он был храбр, но жестокий, и полк его терпеть не мог.
Женат он был на очень скромной и милой особе, княжне Марии Александровне Мурузи, которую все жалели. Однажды ее обидели совершенно незаслуженно, благодаря ненависти к ее мужу. Это было в светлый праздник. Она объехала жен всех офицеров полка и пригласила их разговляться у нее. Келлеры были очень стеснены в средствах, но долговязый граф желал непременно задавать шику (чтобы пригласить всех офицеров гвардейского полка разговляться, нужно было очень потратиться). Хозяева всю ночь прождали гостей у роскошно сервированного стола и дождались только полкового адъютанта, который доложил, что больше никого не будет".

Ситуация, сложившаяся в полку, сильно обеспокоила его шефа, великого князя Владимира Александровича, уже прослышавшего о том, что офицеры решили побить своего командира на кулаках и бросили между собой жребий, чтобы выяснить, кому выпадет эта обязанность. Великий князь просил Брусилова пресечь возможные эксцессы, поскольку готовившаяся расправа ничуть не испугала Федора Артуровича, который своей храбростью выделялся и в то время, когда личная отвага отнюдь не была редкостью. Брусилов пригрозил офицеру-зачинщику исключением со службы, после чего кое-как уладил конфликт, переговорив со сторонами поочередно.

Господского высокомерия Федор Артурович не выносил и был готов каждого солдата при необходимости защитить от произвола вышестоящих. Прошло несколько лет, и генерал Келлер потребовал суда над молодым гусарским офицером из своей дивизии, который, проезжая на извозчике по улице, ударил стеком пехотинца-вольноопределяющегося за то, что тот не отдал ему чести. Лишь вмешательство командования округа благодаря заступничеству влиятельного родственника, бывшего военного министра, привело к смягчению наказания, после чего виновный отделался месячным арестом и отказом в командировании в Офицерскую школу.

В один из мартовских дней 1907 г. Николай II пометил в своем дневнике: "Прибыл верхом на дворцовую площадку, где после молебна состоялся отличный парад лейб-драгун. После завтрака назначил графа Келлера флигель-адъютантом". Через два месяца Келлер был произведен в генеральский чин с зачислением в Свиту Его Императорского Величества. Почти четыре года он командовал гвардейским полком, а затем принял кавалерийскую бригаду.
Гусарский командир и дворцовый комендант В.Н. Воейков, близко познакомившийся с Келлером в бытность его командиром Лейб-гвардии Драгунского полка, в своих записках назвал Федора Артуровича "истинно русским, кристально чистым человеком, до мозга костей проникнутым чувством долга и любви к Родине". Высокую цену имеет мнение того, кто и сам до конца остался верен своему Государю, презрев пример Его изменнического окружения.

На полях Великой войны: от Галиции до Карпат

В Великую войну Келлер вступил, имея под началом 10-ю кавалерийскую дивизию, которой он командовал уже два с половиной года. Через четыре дня после начала боевых действий, келлеровская дивизия, вошедшая в состав Юго-Западного фронта генерала Н.И. Иванова, разбила в бою несколько австро-венгерских конных полков, добыв тем самым для Русской армии первую победу в той войне. Отличился Келлер и в Галицкой битве, организовав в ходе ее успешное преследование отступающего врага.
За подвиги он был отмечен в числе первых. Сам Николай II сообщил в очередном послании к супруге о представлении Федора Артуровича генералом Ивановым к ордену Святого Георгия 4-й степени, не скрывая собственной радости по этому поводу. Царица ответила в письме: "Какая радость для Келлера - он действительно заслужил свой крест, сейчас он отплатил нам за все, это было его пламенным желанием все эти годы".

А.И. Деникин отмечал: "В победных реляциях Юго-Западного фронта все чаще и чаще упоминались имена двух кавалерийских начальников, только двух, конница в эту войну перестала быть "царицей поля сражения", графа Келлера и Каледина, одинаково храбрых, но совершенно противоположных по характеру: один пылкий, увлекающийся, иногда безрассудно, другой спокойный и упорный. Оба не посылали, а водили в бой свои войска. Но один делал это, вовсе не рисуясь, это выходило само собой, эффектно и красиво, как на батальных картинах старой школы, другой просто, скромно и расчетливо. Войска обоим верили и за обоими шли".
Деникин помнил свою встречу с Келлером под пулеметным огнем с вражеских высот, когда тот, потратив одиннадцать часов на дорогу по непролазной грязи и горным тропам, прибыл на позиции его попавшей в западню бригады "железных стрелков"...(6)

В марте 1915 г. генералу Келлеру был вверен 3-й конный корпус, составленный из одной кавалерийской и двух казачьих дивизий. В ночной атаке под Хотином он разгромил неприятельскую группу, обходившую войска Юго-Западного фронта с левого флага. Месяц спустя Келлер обрушился на австро-венгров силой девяноста сотен и эскадронов в конном строю, выбив противника из тройного ряда опутанных проволокой окопов и прорвавшись во вражеский тыл.
За весенние бои Федор Артурович был удостоен ордена Святого Георгия 3-й степени. В войсках генерал Келлер снискал почетное прозвище "первой шашки" России, генерала Каледина, донского казака и будущего атамана, прозвали в армии "второй шашкой". Как бы в подтверждение своего прозвища граф получил из рук Императора шашку с надписью, драгоценный дар, с которым царский кавалерист не пожелал расстаться и под угрозой смерти.

"Чудное солнце, - писала Государыня мужу в Ставку. - Надеюсь, оно будет светить и на твоем пути. Пожалуйста, передай от меня привет графу Келлеру, спроси о его сыне от второго брака, он одно время был с ним, я знаю". В ответном письме Николай II упомянул о состоявшейся встрече: "В Каменец-Подольске генералы обедали со мной в поезде. Я много беседовал с Келлером и передал ему твой привет. Он нисколько не изменился".

Летом 1916 г. началось общее наступление войск Юго-Западного фронта под командованием Брусилова, сменившего на этом посту Иванова. Оборона австрийцев была взломана на южном фланге, и корпус Келлера ринулся впереди хлынувших в Буковину русских армий. Преследуя отходившего врага, келлеровские кавалеристы и казаки продвинулись на запад дальше всех прочих частей и заняли Кимполунг, пленив тысячи неприятельских солдат.
Когда же в дальнейшем боевые действия были перенесены в Румынию, то 3-й конный корпус, сражавшийся на горных перевалах Восточных Карпат с форсировавшими их германскими войсками, вошел в состав созданного в декабре Румынского фронта. Вскоре Федор Артурович Келлер получил последний свой чин в Русской императорской армии, и на плечах его заблестели погоны генерала от кавалерии. До начала смуты в Петрограде оставалось чуть более месяца...

Примечания

1. Царь, по истинному о нем понятию, как бы воплощает душу народа, отдавшего свои судьбы Божией воле. Каждый военнослужащий Русской армии клялся Всемогущим Богом перед Святым Его Евангелием в верной, нелицемерной службе не своим собственным взглядам на монархическую идею и представлениям о благе Отечества, но Императору Николаю Александровичу лично, обещая при этом благовременно объявлять и всемерно отвращать ущерб, чинимый Государю.
2. При первом известии о бунте Государь отправил в Петроград отряд, состоявший из батальона георгиевских кавалеров во главе с генералом Н.И. Ивановым, с чрезвычайными полномочиями для наведения порядка. Рассеяв на своем пути группы революционных солдат, не пытавшихся оказывать сопротивление, отряд вступил в Царское Село. В день отречения Государя Иванов получил от Его имени телеграмму, в соответствии с которой и поступил: "Прошу до Моего приезда и доклада Мне никаких мер не предпринимать".
В мемуарах генерала Н.А. Епанчина указано, что телеграмму от имени хана Г. Нахичеванского послал Государю за отсутствием корпусного командира его начальник штаба - полковник А.Г. Винекен. Когда же он доложил хану о посланной депеше, то тот настолько ее не одобрил, что Винекен после доклада ушел в свою комнату и застрелился, но от полученной раны скончался не сразу, а несколько позже. Хан Нахичеванский расстался с жизнью спустя два года, будучи расстрелян большевиками уже в феврале 1919 г.
3. После большевистского переворота барон К.Г. Маннергейм вернулся в свою родную Финляндию, где возглавил борьбу против местных красных отрядов. В последующие тридцать лет он занимал в Финляндии высшие военные и государственные посты.
4. В "Дневниках писателя" за 1877 год Ф.М. Достоевский писал о том, что толкало молодых офицеров на ту войну: "То, что мы узнали в эти полтора года об истязаниях славян, пересиливает фантазию самого болезненного и иступленного воображения. Когда читали Царский манифест, народ крестился, и все поздравляли друг друга с войной. Тут не одни кулачные бойцы, тут есть почти еще дети, чистые сердцем дети. Он только что произведен, он бросается вперед на подвиг, с мыслию о том, что скажет о нем, там, далеко, его мать, сестра, с которыми он только что простился... Они все видят теперь, что Россия не с одной уж Турцией ведет войну, что турецкими армиями руководят английские генералы, что английские офицеры воздвигают многочисленные укрепления на английские деньги. Они знают это и бросаются почти на смерть, понимая, что пришло время сослужить России верную службу".
Перед глазами юного графа был пример двоюродного брата - двадцатишестилетнего Федора Эдуардовича Келлера. Едва окончив Николаевскую академию Генерального штаба, тот в числе русских добровольцев вступил в сражавшуюся с турками Сербскую армию, где получил чин полковника и занимал командные должности. За одержанные в боях победы он был отмечен высшими военными наградами королевства. Поступив в отряд "белого генерала" М.Д. Скобелева, он служил у него начальником штаба, заменив раненого Куропаткина. На родине он продолжил военную службу и занимал должности директора Пажеского корпуса и екатеринославского губернатора. В Русско-японскую войну генерал Федор Эдуардович Келлер был назначен начальником Восточного отряда и погиб во время русской контратаки на Янзелинском перевале, пораженный тридцатью шестью вражескими пулями.
5. Перешедший на службу к большевикам Брусилов узнал из опубликованной в 1924 г. личной переписки Николая II о том, что во время Великой войны Государыня ссылалась в своем письме мужу на мнение Келлера, плохо отзывавшемся о нем, Брусилове, как о командующем 8-й армией. Открывшееся обстоятельство еще более настроило старого мемуариста против покойного соперника, с именем которого "было связано много сплетен и рассказов".
Близкий к придворным кругам, Брусилов в те годы чрезвычайно заботился о своей репутации в глазах Царской Семьи и великих князей, что впоследствии не помешало ему, настоящему барину по воспитанию, всем привычкам и воззрениям, в угоду митингующей солдатской массе представляться "социалистом и республиканцем с молодых лет". Приняв верховное командование от Временного правительства, он называл себя "вождем революционной армии".
В Великую войну с Брусиловым произошел случай, поразивший многих. Нечто странное случилось с образком Святого Николая Чудотворца, врученным ему Царицей перед наступлением фронта: эмалевое изображение лика вдруг совершенно истерлось, так что осталась одна серебряная пластинка. В связи с этим происшествием следует отметить многолетнее увлечение Брусилова модными тогда в светском обществе спиритизмом и оккультными науками.
6. В Великую войну под началом Келлера служили командиры, получившие затем известность в войну гражданскую. Весь боевой путь 10-й кавалерийской дивизии прошел в оренбургском казачьем полку будущий оренбургский атаман полковник Дутов. В отряд, возглавляемый Келлером, временно входили пехотные части, в том числе стрелковая бригада генерала Деникина. Одну из вошедших в 3-й конный корпус донских казачьих бригад на три месяца принял под свое начало будущий донской атаман генерал Краснов. Позже в состав корпуса был включен Кубанский отряд особого назначения войскового старшины Шкуро, называемый еще "волчьей сотней".
Будущий советский маршал А.В. Василевский, в двадцать один год командовавший пехотным батальоном, выделенным для охраны штаба 3-го конного корпуса, вспоминал о своем прибытии к месту его расположения: "Выходит Келлер, человек огромного роста, с улыбкой смотрит на меня, затем берет мою голову в свои ручищи и басит: "Еще два года войны, и все вчерашние прапорщики станут у нас генералами!" Впрочем, сам Василевский не оценил оказанного ему внимания и сообщил в своих мемуарах, что Келлер, "будучи по самой природе своей до мозга костей монархистом и держимордой, разыгрывал из себя на глазах подчиненных демократа".

Биография

Молодые годы

Окончив приготовительный пансион Николаевского кавалерийского училища , в 1877 году без ведома родителей вступил вольноопределяющимся II разряда в 1-й лейб-драгунский Московский Его Величества полк , с которым 30 августа выступил на фронт. За выдающуюся храбрость в боях был награждён двумя солдатскими Георгиевскими крестами. В 1878 году выдержал офицерский экзамен при Тверском кавалерийском юнкерском училище и 31 марта был произведен в чин прапорщика .

Военная служба

В 1888-1889 годах «на отлично» прошёл курс обучения в Офицерской кавалерийской школе , после чего служил в драгунских полках: 24-м Лубенском, 23-м Вознесенском и 11-м Харьковском. «За отличия по службе» в 1894 году был произведён в подполковники , а в 1901 году - в полковники . С 1904 года командует 15-м драгунским Александрийским его императорского высочества великого князя Николая Николаевича Старшего полком, а с 6 ноября 1906 года - Лейб-Гвардии драгунским полком .

Отношения с подчинёнными гвардейцами у Келлера не сложились - отдавая должное его храбрости, они считали его жестоким.

В 1905 году, временно исполняя обязанности Калишского генерал-губернатора во время усмирения Польши, был ранен и контужен взрывом брошенной в него террористами бомбы, лишь благодаря своей ловкости избежав смерти.

В 1907 году был пожалован чином флигель-адъютанта и зачислен в Свиту Его Императорского Величества с производством в генерал-майоры . 14 июня 1910 года был назначен командиром 1-й бригады Кавказской кавалерийской дивизии, а 25 февраля 1912 года - начальником 10-й кавалерийской дивизии.

Его внешность: высокая, стройная, хорошо подобранная фигура старого кавалериста, два Георгиевских креста на изящно сшитом кителе, доброе выражение на красивом, энергичном лице с выразительными, проникающими в самую душу глазами. За время нашей службы при 3-ем конном корпусе я хорошо изучил графа и полюбил его всей душой, равно как и мои подчинённые, положительно не чаявшие в нем души. Граф Келлер был чрезвычайно заботлив о подчинённых; особое внимание он обращал на то, чтобы люди были всегда хорошо накормлены, а также на постановку дела ухода за ранеными, которое, несмотря на трудные условия войны, было поставлено образцово. Встречая раненых, выносимых из боя, каждого расспрашивал, успокаивал и умел обласкать. С маленькими людьми был ровен в обращении и в высшей степени вежлив и деликатен; со старшими начальниками несколько суховат. Неутомимый кавалерист, делавший по сто вёрст в сутки, слезая с седла лишь для того, чтобы переменить измученного коня, он был примером для всех. В трудные моменты лично водил полки в атаку и был дважды ранен. Когда он появлялся перед полками в своей волчьей папахе и в чекмене Оренбургского казачьего войска, щеголяя молодцеватой посадкой, чувствовалось, как трепетали сердца обожавших его людей, готовых по первому его слову, по одному мановению руки броситься куда угодно и совершить чудеса храбрости и самопожертвования» (А. Г. Шкуро) .

Первая мировая война

Выступил на фронт во главе 10-й кавалерийской дивизии, которая вошла в состав 3-й армии ген. Н. В. Рузского . 8 августа 1914 года в бою у Ярославице разбил 4-ю австро-венгерскую кавалерийскую дивизию. В ходе Галицийской битвы организовал преследование неприятеля и 31 августа (13 сентября) взял у Яворова 500 пленных и 6 орудий. 17-го марта 1915 года атаковал в конном и пешем строю в районе деревень Рухотин, Полянка, Шиловцы, Малинцы 42-ю гонведскую пехотную дивизию и бригаду гусар 5-й гонведской кавалерийской дивизии, наступавших на г. Хотин , разбив и частью уничтожив их, взял в плен 33 офицера, 2100 нижних чинов, захватил 40 походных кухонь и 8 телеграфных вьюков. За боевые отличия награждён орденами Св. Георгия IV и III класса.

Ф. А. Келлер в начале 1915 года

С 3 апреля 1915 года командовал 3-м конным корпусом (10-я кавалерийская, 1-я Донская и 1-я Терская казачьи дивизии). Во время армейского наступления в конце апреля 1915 года сыграл выдающуюся роль в Заднестровском сражении 26-28 апреля (9-11 мая). 27 апреля (10 мая) провёл знаменитую конную атаку у Баламутовки и Ржавенцев силой 90 сотен и эскадронов в конном строю, выбив противника из тройного ряда окопов с проволочными заграждениями у д. Гремешти на берегу Днестра , прорвался в тыл австрийцев и овладел высотами правого берега ручья Онут, при этом захватил в плен 23 офицера, 2000 нижних чинов, 6 орудий, 34 зарядных ящика. Во время общего наступления Юго-Западного фронта в Буковине в 1916 году корпус Келлера входил в состав 9-й армии ген. П. А. Лечицкого . В начале июня корпусу Келлера вместе с корпусом ген. М. Н. Промтова было поручено преследовать отходившую южную группу 7-й австро-венгерской армии. 10 (23) июня занял Кымполунг, взяв в плен 60 офицеров и 3,5 тысячи нижних чинов и захватив 11 пулеметов.

После отречения Николая II Келлер, убеждённый монархист , от имени корпуса послал императору телеграмму: «Третий конный корпус не верит, что Ты, Государь, добровольно отрёкся от престола. Прикажи, Царь, придём и защитим Тебя». Келлер был одним из двух генералов императорской армии, оставшихся верными присяге, - он отказался приводить корпус к присяге Временному Правительству, за что 5 апреля 1917 года был уволен из армии с формулировкой «за монархизм» и уехал в Харьков , сдав корпус ген. Александру Крымову .

Последние годы жизни

Летом 1918 года в Харькове ген. Б. И. Казанович тщетно убеждал уехать на Дон в Добровольческую армию . Келлер ответил Деникину следующим образом: «Каждый Ваш доброволец чувствует, что собрать и объединить рассыпавшихся можно только к одному определённому месту или лицу. Вы же об этом лице, которым может быть только прирождённый, законный Государь, умалчиваете. Объявите, что Вы идёте за законного Государя, и за Вами пойдёт без колебаний все лучшее, что осталось в России, и весь народ, истосковавшийся по твёрдой власти».

В конце ноября в Киев прибыли псковские монархисты от имени Северной армии , по окончании формирования готовившейся принести присягу «законному Царю и Русскому государству». В полках вводились старые уставы и прежняя униформа с добавлением нашивки - белого креста на левом рукаве. Келлеру было предложено возглавить формирующуюся в Витебской и Полтавской губерниях армию. Патриарх Тихон благословил Келлера, послал ему с Николаем Анисимовым просфору и Державную икону Божией Матери . Келлер принял предложение, обещав «через два месяца поднять Императорский штандарт над священным Кремлём». В Киеве при новом командующем был сформирован монархический Совет обороны во главе с графом Фёдором Безаком .

Однако уехать в Псков Келлер не успел - к Киеву приблизились повстанцы Семёна Петлюры . Келлер взял на себя руководство обороной города, но ввиду невозможности сопротивления распустил вооруженные отряды. Германские военные предложили ему снять форму и оружие и бежать в Германию, но Келлер не хотел расставаться ни со своими погонами, ни с полученной от императора наградной шашкой. Он совершенно открыто поселился в Михайловском монастыре с двумя адъютантами . Когда петлюровцы явились в монастырь с обыском, вопреки уговорам монахов он сам через адъютанта сообщил о себе пришедшим. Патруль объявил всех троих арестованными.

Когда на Киев златоглавый
Вдруг снова хлынул буйный вал,
Граф Келлер, витязь русской славы,
Спасенья в бегстве не искал.

Он отклонил все предложенья,
Не снял ни шапки, ни погон:
«Я сотни раз ходил в сраженья
И видел смерть» - ответил он.

Ну, мог ли снять он крест победный,
Что должен быть всегда на нём,
Расстаться с шапкой заповедной,
Ему подаренной Царем?..

Убийцы бандой озверелой<
Ворвались в мирный монастырь.
Он вышел к ним навстречу смело,
Былинный русский богатырь.

Затихли, присмирели гады.
Их жег и мучил светлый взор,
Им стыдно и уже не рады
Они исполнить приговор.

В сопровождении злодеев
Покинул граф последний кров.
С ним - благородный Пантелеев
И верный ротмистр Иванов.

Кругом царила ночь немая.
Покрытый белой пеленой,
Коня над пропастью вздымая,
Стоял Хмельницкий, как живой.

Наглядно родине любимой,
В момент разгула темных сил,
Он о Единой - Неделимой
В противовес им говорил.

Пред этой шайкой арестантской,
Крест православный сотворя,
Граф Келлер встал в свой рост гигантский,
Жизнь отдавая за Царя.

Чтоб с ним не встретиться во взгляд,
Случайно, даже и в ночи,
Трусливо всех прикончив сзади,
От тел бежали палачи.

Мерцало утро. След кровавый
Алел на снежном серебре…
Так умер витязь русской славы
С последней мыслью о Царе

Петр Шабельский-Борк
Париж, 1928

В ночь на 8 (21) декабря 1918 года был получен приказ о переводе Келлера и его спутников в Лукьяновскую тюрьму. Их вели вдоль стен Софийского собора , мимо памятника Богдану Хмельницкому, когда из ближайшего сквера раздался залп по арестованным. Стрельба была продолжена патрульными, добивавшими раненых выстрелами и ударами штыков в спины.

Останки Федора Артуровича Келлера покоятся в Покровском монастыре в Киеве.

14 декабря Киев пал... Началась охота на людей, вновь потекли потоки крови... На улицах шла настоящая охота за офицерами, их безжалостно расстреливали, оставляя лежать на мостовых... Генерал граф Теодор <Федор Артурович> Келлер и два его адъютанта, полковники Пантелеев и Иванов, были жестоко убиты во время перевода из одной тюрьмы в другую... (Воспоминания княгини Е. М. Кантакузин, графини Сперанской) .

Награды

• Орден Святого Георгия III класса , 11 мая 1915 года.

17-го марта 1915 года во главе вверенного ему корпуса атаковал в конном и пешем строю в районе д.д. Рухотин, Полянка, Шиловцы, Малинцы 42-ю гонведскую пехотную дивизию и бригаду гусар 5-й гонведской кавалерийской дивизии, наступавших на гор. Хотин, разбил их и частью уничтожив, взял в плен 33 офицера, 2100 нижних чинов, 40 походных кухонь и 8 телеграфных вьюков. 27-го апреля, выбив противника из тройного ряда окопов с проволочными заграждениями у д. Гремешти на берегу Днестра, прорвался в тыл австрийцев и овладел высотами правого берега ручья Онут и д.д. Баламутовка, Ржавинцы и Гремешти, при этом захватил в плен 23 офицера, 2000 нижних чинов, 6 орудий, 34 зарядных ящика.

• Орден Святого Георгия IV класса , ноябрь 1914 года.

За отличия в делах против неприятеля.

Крест Келлера

В конце 1918 года, после падения гетмана Скоропадского, полковник Бермондт-Авалов эвакуировался из Киева с немцами. Русские офицеры были интернированы в лагере Зальцведель. Здесь у него родилась мысль сформировать в Прибалтике союзную с Германией добровольческую армию. Символом её стал т. н. «крест Келлера»: белый мальтийский крест «терпения и неутомимой борьбы» - в память о носившем его (как выпускник Пажеского корпуса) Ф. А. Келлере. Позднее цвет креста был изменён на чёрный .

Семья

Жена: Княжна Мария Александровна Мурузи

"Мне казалось всегда отвратительным и достойным презрения, когда люди для личного блага, наживы или личной безопасности готовы менять свои убеждения, а таких людей громадное большинство."
Ф. А. Келлер

Редко кому удаётся прожить жизнь, оставаясь на всём её протяжении самим собой. Одним из немногих, кому это удалось, был граф генерал от кавалерии Фёдор Артурович Келлер, "первая шашка России", получивший её лично из рук самого Императора. Это звание говорило о многом, ибо "второй шашкoй России" был генерал и Донской Атаман Каледин, который, как говорится, ещё в люльке держал её в руках, вместо игрушки. Кавалер двух солдатских орденов Святого Георгия, прошедший путь от добровольца-вольноопределяющегося до полного генерала, от русско-турецкой войны до конца первой мировой, граф Келлер честно исполнил свой долг.

В смутные дни февраля лишь пять высших офицеров спасли честь русского офицерства. Так гвардейский полковник Кутепов, будучи в отпуске в эти дни в Петербурге, чуть не в одиночку, командуя всего ротой солдат, едва не восстановил порядок в столице. И будь командующий округом генерал Хабалов инициативен и смел, как Кутепов, февральской революции бы не произошло. Не останови генерал Рузский, (один из главных виновников отречения царя), генерала Иванова своим приказом уже на подходе к Царскому Селу, то батальон георгиевских кавалеров под командованием полковника Тимановского, прозванного за свою выносливость "железным", сумели бы предотвратить случившееся и восстановить должный порядок. Генерал-майор барон А.Г.Винекен, начальник штаба отдельного кавалерийского корпуса в отсутствии командующего генерал-адьютанта Хана Гусейна Нахичиванского, отбил телеграмму в ставку за его подписью против царского отречения и доложил об этом позже вернувшемуся командиру. Тот всполошился и поспешил послать опровержение. Барон Винекен вышел в соседнюю комнату и застрелился. Граф Келлер, командующий Третьим конным корпусом, выстроил своих казаков, гусаров и драгун, которым зачитал текст своей телеграммы: "Третий конный корпус не верит, что Ты, Государь, добровольно отрёкся от Престола. Прикажи, Царь,придём и защитим Тебя." Телеграмму перехватили Рузский с Алексеевым и она не дошла до царя. Временное правительство естественно не пожелало иметь его на командном посту, да и он сам отказался дать присягу Временному правительству и сдал корпус генералу Крымову. (Тому самому, который спустя несколько месяцев застрелится после провала так называемого "корниловского мятежа" в августе 1917). Последний раз пройдёт опальный граф мимо своих солдат, последний раз оркестр сыграет гимн "Боже, Царя, храни".

Дальше привожу выписку из Викпедии, дабы не пересказывать это своими словами:
"Его звали на Дон, но он отказал Деникину: «Каждый Ваш доброволец чувствует, что собрать и объединить рассыпавшихся можно только к одному определённому месту или лицу. Вы же об этом лице, которым может быть только прирождённый, законный Государь, умалчиваете. Объявите, что Вы идёте за законного Государя, и за Вами пойдёт без колебаний всё лучшее, что осталось в России, и весь народ, истосковавшийся по твёрдой власти».
В Киеве монархисты желали видеть Келлера во главе Южной армии, создаваемой при помощи германских военных. Келлер также отказался. «Здесь часть интеллигенции держится союзнической ориентации, другая, большая часть - приверженцы немецкой ориентации, но те и другие забыли о своей русской ориентации».
Отклонил он и предложение правых русских кругов возглавить прогерманскую Астраханскую армию.
В начале ноября, он получил приглашение гетмана Скоропадского командовать его войсками на Украине. 5 ноября был назначен главнокомандующим войсками на территории Украины с подчинением ему гражданских властей. Однако уже 13 ноября он был снят с должности и назначен помощником нового главнокомандующего ген. князя А. Н. Долгорукова.

В конце ноября в Киев из Пскова прибыли офицеры-монархисты с предложением возглавить Северную армию, создававшуюся на территории Псковской и Витебской губерний при помощи германской армии и имеющую яркую монархическую окраску - по окончании формирования чины армии должны были принести присягу «законному Царю и Русскому государству». В полках вводились старые уставы и прежняя униформа с добавлением нашивки - белого креста на левом рукаве. Патриарх Тихон благословил Келлера, послал ему с Николаем Анисимовым просфору и Державную икону Божией Матери. Келлер принял предложение, обещав «через два месяца поднять Императорский штандарт над священным Кремлём». В Киеве при новом командующем был сформирован монархический «Совет обороны Северо-западной области» во главе с Фёдором Безаком.
Однако уехать в Псков Келлер не успел - к Киеву приблизились повстанцы Симона Петлюры. Келлер взял на себя руководство обороной города, но ввиду невозможности сопротивления распустил вооружённые отряды. Германские военные предложили ему снять форму и оружие и бежать в Германию, но Келлер не хотел расставаться ни со своими погонами, ни с полученной от императора наградной шашкой. Он совершенно открыто поселился в Михайловском монастыре с двумя адъютантами. Когда петлюровцы явились в монастырь с обыском, вопреки уговорам монахов он сам через адъютанта сообщил о себе пришедшим. Патруль объявил всех троих арестованными.
В ночь на 8 (21) декабря 1918 года был получен приказ о переводе Келлера и его спутников в Лукьяновскую тюрьму. Их вели вдоль стен Софийского собора, мимо памятника Богдану Хмельницкому, когда из ближайшего сквера раздался залп по арестованным. Стрельба была продолжена патрульными, добивавшими раненых выстрелами и ударами штыков в спины.
Останки Фёдора Артуровича Келлера покоятся в Покровском монастыре в Киеве."

Добавлю, что Булгаков в своём романе "Белая гвардия" во многом списал образ Най-Турса с графа Келлера. Не внешнее сходство, нет, Келлер был высок и статен, Най-Турс в романе невысокого роста, но духовное родство их на лицо: рыцарская честь и достоинство, мужественная жертвенность и чувство долга.

Храбрость была всегда отличительной чертой русского офицерства, но одно дело погибнуть в бою, или быть казнённым публично, другое умирать наедине. Недаром ведь говорится, что "на миру и смерть красна", в одиночку умирать страшнее. Поэтому гордый отказ графа Келлера переодеться в солдатскую форму и спрятаться, для меня равносильно презрительно-гордому жесту адмирала Колчака, бросившего свой кортик за борт в море, но не отдавшего его в руки матросов, ибо отдать кортик в их руки в той ситуации было равносильно потери чести в своих глазах. Не каждый так может поступить, легче подчиниться обстоятельствам. Ведь никто не смог бы упрекнуть в трусости ни графа Келлера, скройся он тогда под солдатской шинелью, или адмирала Колчака, отдай он свой кортик матросам.
Редко кому удаётся прожить свою жизнь до конца оставаясь самим собой. Графу Келлеру это удалось.

P.S. Ниже привожу два стихотворения, посвящённые графу Келлеру.

Когда на Киев златоглавый
Вдруг снова хлынул буйный вал,
Граф Келлер, витязь русской славы,
Спасенья в бегстве не искал.

Он отклонил все предложенья,
Не снял ни шапки, ни погон:
«Я сотни раз ходил в сраженья
И видел смерть» - ответил он.

Ну, мог ли снять он крест победный,
Что должен быть всегда на нём,
Расстаться с шашкой заповедной,
Ему подаренной Царём?..

Убийцы бандой озверелой
Ворвались в мирный монастырь.
Он вышел к ним навстречу смело,
Былинный русский богатырь.

Затихли, присмирели гады.
Их жёг и мучил светлый взор,
Им стыдно и уже не рады
Они исполнить приговор.

В сопровождении злодеев
Покинул граф последний кров.
С ним - благородный Пантелеев
И верный ротмистр Иванов.

Кругом царила ночь немая.
Покрытый белой пеленой,
Коня над пропастью вздымая,
Стоял Хмельницкий, как живой.

Наглядно родине любимой,
В момент разгула тёмных сил,
Он о Единой - Неделимой
В противовес им говорил.

Пред этой шайкой арестантской,
Крест православный сотворя,
Граф Келлер встал в свой рост гигантский,
Жизнь отдавая за Царя.

Чтоб с ним не встретиться во взгляд,
Случайно, даже и в ночи,
Трусливо всех прикончив сзади,
От тел бежали палачи.

Мерцало утро. След кровавый
Алел на снежном серебре…
Так умер витязь русской славы
С последней мыслью о Царе.

Пётр Шабельский-Борк
Париж, 1928

Dr. Владимир Константинович Невярович

ВЕРНОПОДДАННЫЙ

Светлой памяти графа Федора Артуровича Келлера

Граф Келлер растерян,
Граф Келлер потерян,
Ему принесли телеграмму прочесть.
Граф Келлер царевой присяге был верен,
А тут на весах его совесть и честь.

Граф Келлер растерян,
Граф Келлер потерян,
Ему предлагают Царю изменить!
Из ставки звонил генерал Алексеев,
Какая бесовски – коварная прыть!

Царь царствовать больше, как будто, не может
И просит лишь всех командиров фронтов
Сей факт подтвердить: «Государь, невозможно
Тебе быть Царем»,- чтоб ответ был таков!

Граф Келлер растерян,
Граф Келлер потерян,
Бес шепчет на ухо:
«Царя отрекись!»
Граф Келлер присяге пожизненно верен,
Откуда такая крамольная мысль?!

Граф зрит пред собою
Царя Николая
И жалких людишек
Подлейшую рать.
Интригами гнусными Страстно желают
Они и Царя и Россию продать!

Коварным врагам:
Иудейству, германству,
Масонству, что злобно интриги плетут.
Да что говорить, нынче верных по пальцам
Счесть можно, Иуды Христа предают!

Война. Напряжение
Сил у народа
Сверхмерно, но сломлен уж вражий напор.
Германцы устали, протянут полгода,
Не боле, нам только дождаться тех пор.

Победа за нами,
А с нею трофеи,
Стамбул возвратится
К Христовым стопам,
И мир воцарится гораздо скорее,
Чем если б сменить Императора нам.

А если поддаться крамоле и распрям,
И чернь, взбаламутив, на бунт повести,
Начнутся безумства, насилия, казни
И ненависть будет в народе цвести.

Пойдет брат на брата,
И кровью зальется
Родная Россия,
Великая Русь.
И царство тогда
На куски распадется,
А дальше… и думать
О том я боюсь.
Разрушат гробницы,
Дворцы и колонны,
Изгонят и Бога,
И совесть, и честь.
Падение царской
Священной короны-
Начало погибели
Родины есть.

Граф Келлер растерян,
Граф Келлер потерян,
Но волю собрал он в железный кулак.
Граф Келлер теперь абсолютно уверен,
Что долг свой исполнит и именно так:

Берет он бумагу
И черным по белу,
Спокойно и твердо
Выводит ответ:
«Служу я цареву священному делу,
Измене же твердо отвечу я: «Нет!»
Царь, только скажи,
С верным войском мы скоро
Прорвемся к тебе, свой живот не щадя,
Тебя защитим, а изменников свору
Публично казним на больших площадях.

Лишь только скажи,
Государь наш любимый,
Готовы мы насмерть стоять за Царя
С пленившей тебя, Императора силой
На схватку пойдем мы, отвагой горя!»
Граф Келлер спокоен,
Граф Келлер уверен,
Что честен пред Богом,
Отчизной, Царем.
Коварно был в спину
Граф Келлер застрелян,
И спит вечным сном,
Помолитесь о нем!

Фёдор Артурович Келлер, граф (родился 12 октября 1857 в Курске, убит 8 декабря 1918 в Киеве) - военачальник Русской Императорской армии, генерал от кавалерии, «первая шашка России».
Племянник героя русско-японской войны графа Ф. Э. Келлера.