Самобытные черты этических исканий русской филосо–фии оформились в XIX-XX вв., в то время, когда националь–ное этическое сознание достаточно определилось. Сначала может показаться, что этическое наследие философов данно–го периода представляет собой своеобразную мозаику из раз–розненных учений, и лишь при более пристальном изучении обнаруживаются объединяющие закономерности, связанные прежде всего со своеобразием русского философствования, рус–ской идеей. Как одно из ярких проявлений можно привести вы–сказывание Ф. М. Достоевского о том, что «русская идея» со–держится в «осуществлении всех идей». Большая степень общих закономерностей содержится также в определении гра–ниц двух основных тенденций развития русского этического мышления. Одна из них олицетворяет тяготение к материали–стическому толкованию морали, наиболее ярко реализуясь в воззрениях русских революционных демократов; другая со–риентирована на идеалистическую концепцию. Именно вто–рое направление будет рассмотрено далее.

Идеалистическое направление русской этики, для которой период конца XIX – начала XX вв. оказался своеобразной эпохой Возрождения, чрезвычайно многообразно и много–цветно, при этом ключевые его идеи все-таки достаточно тра-диционны для религиозного истолкования нравственности. Рус–ская идеалистическая этика является чрезвычайно сложным, во многом уникальным явлением духовной культуры, достойна от–дельного разговора, и в данной лекции необходимо лишь в самом общем виде закрепить некоторые ее проявления.

Самыми интересными, с точки зрения развития этиче–ской мысли, считают такие направления в идеалистиче–ской ветви русской философии, как философия «все–единства» (В. С. Соловьев, С. Н. Трубецкой, С. Н. Булгаков, С. Л. Франк) и экзистенциальная философия (Л. И. Шестов, Н. А. Бердяев). В этих учениях этика является центром иссле–довательских интересов мыслителей. А предложенные ими идеи очень оригинальны и во многом созвучны духовным ис–каниям настоящего времени. Русские идеалисты стремились решить главные вопросы бытия. Хотя порой и противоречи–вое, но чрезвычайно яркое, самобытное наследие российских философов свидетельствует об усилиях осмыслить удел чело–века в мире, извечные проблемы свободы и творчества, смер–ти и бессмертия.

Если выделять некоторые общие характеристики способа философствования этих мыслителей, то в первую очередь сле–дует обратить внимание на иррационалистическую тенден–цию, в той или иной мере выразившуюся в их творчестве. Она во многом была обусловлена комплексом как социально-эко–номических, так и идейно-теоретических условий.

Кризисное состояние Российской империи, значительное обострение социальных противоречий породили обесценива–ние нравственных установок и идеологическую пустоту, кото–рую чем-то необходимо было заполнить. Российская интелли–генция, уверенная в необходимости кардинальных перемен, мучительно отыскивала ответ на вопрос: что же делать? Или, как сформулировал С. Франк: «Что делать мне и другим, что–бы спасти мир и впервые оправдать свою жизнь».

Неразбериха, сам неразумный характер российской дей–ствительности того времени порождали сомнение в возмож–ности рационального познания мира, стремление к иным (сверхрациональным или внерациональным) способам осво–ения сущности бытия.

В этом поиске русская идеалистическая этика развивалась от умеренного иррационализма (философы «всеединства») к открытому иррационализму (Н. Бердяев) и антирациона–лизму (Л. Шестов). Религиозно-мистическая форма россий–ского идеализма предполагала значительную роль религии, без которой просто невозможно было существование высших ценностей. С. Булгаков отмечал, что «определяющей силой в духовной жизни человека является его религия…».

Ведя речь о панэтизме, необходимо отметить, что для иде–алистической мысли данной эпохи был характерен «этиче–ский перекос», т. е. доминирование этической проблематики. Причин этого самобытного явления в духовной жизни рос–сийского общества немало, основные из них связаны с перео–ценкой ценностей, попыткой решить социально-экономиче–ские проблемы идейными, теоретическими средствами. Предпочтение при этом отдавалось нравственным мерам.

Так как они признавались главными в общественной жиз–ни, то создавались разнообразные проекты нравственного об–новления целого мира, а этике отводили главную роль во всей системе философского знания. «Построение философской этики как высшего судилища всех человеческих стремлений и деяний есть… важнейшая задача современной мысли».

Общей мыслью русских идеалистов стала убежденность в необходимости именно божественного освящения нрав–ственности, по этой причине все этические проблемы рассма–тривались ими в религиозном ключе.

1. Этика и философия всеединства. В. С. Соловьев

Владимир Сергеевич Соловьев, который поставил перед со–бой задачу формирования идеализма нового типа (синтетиче–ского, практического, гуманизированного), стремился обосно–вывать концепцию абсолютного синтеза, основным принципом которого является «положительное всеединение» (по В. С. Со–ловьеву, это «полная свобода составных частей в совершенном единстве целого»).

Данный принцип предоставляет возможность созидания «цельного знания» (соединения веры, творчества, интуиции), а результатом его осуществления становится «теософия». Главная часть теософии В. С. Соловьева – этика и ее понима–ние философом как полного начала в синтезе нравственности с человеком (субъективная этика) и с обществом (объективная этика). Основную роль в этическом исследовании, по опреде–лению В. С. Соловьева, играет нравственная деятельность, ко–торая должна быть исследована как с внутренней, так и с внеш–ней стороны.

Первый вид деятельности может быть реализован в богоче–ловеке, а второй – в богочеловечестве. В результате этика об–условливает идеалы и условия реализации как идеальной личности, так и «долженствующего быть» человеческого обще–ства.

В своем философском труде «Оправдание добра» Соловьев выдвинул идеи о трех основаниях морали, а именно о том, что ее составляющие: стыд, благоговение, жалость, о значении со–вести и любви в нравственной деятельности, о главных прин–ципах морали (богопочитание, аскетизм, альтруизм). Основ–ной темой этики он считал вопрос о смысле и цели жизни человека. Ученики В. С. Соловьева продолжили традиции, ко–торые он заложил, но уже с несколько другими акцентами, ко–торые усиливают значение не социальной, а религиозной обоснованности морали. «Нравственность коренится в рели–гии. Внутренний свет, в котором совершается различе–ние добра и зла в человеке, – исходит от „Источника све-тов“» (С. Н. Булгаков).

2. Проблема свободы и обоснование этических проблем. Н. А. Бердяев

Ярким представителем второго направления идеалистиче–ской ветви русской философии был Николай Александрович Бердяев. Мыслитель прошел сложный путь осмысления пред–мета этического знания, высказывая немало интересных идей Так, в частности, он писал, что предметом этики можно счи–тать антитезу должного и сущего; доказывал противостояние «философии трагедии», способной увидеть суть морали и «философии обыденности», лишь скользящей по поверхно–сти человеческого бытия. Философ выделял также подлинную и неподлинную нравственность.

В более поздних работах Н. А. Бердяев противопоставлял моральное социальному, утверждал индивидуальные нрав–ственные ценности и отрицал мораль как что-то общезначи–мое, общеобязательное.

В дальнейшем Л. Шестов это отрицание в своих работах довел до крайней степени. Он не признавал все общезначимые ценности (мораль, общение, свободу, разум), считая, что «всем можно пожертвовать, чтобы найти Бога». В этой «фило–софии абсурда» находится, без всякого сомнения, скрытый смысл, который предстоит еще понять.

Ключевой проблемой в учении Н. А. Бердяева, так же, как у В. С. Соловьева, была проблема смысла жизни. «Постигнуть смысл жизни, ощутить связь с этим объективным смыслом есть самое важное и единственно важное дело, во имя его всякое другое дело может быть брошено» – это утверждение Н. А. Бер–дяева поддерживали все русские идеалисты, хотя в процессе поиска смысла жизни их пути часто расходились.

Метания между пессимизмом (в основном по отношению к сущему) и оптимизмом, который связан с принятием выс–шего идеала, также присущи для всех учений, хотя доля песси–мизма значительно большая у представителей второго напра–вления, в частности, у Н. А. Бердяева. Глубокие и яркие описания бессмысленности и даже трагизма человеческого су–ществования стали для русских философов особым фоном со–зидания позитива, т. е. обоснования таких ценностей, кото–рые позволят преодолеть зло и страдания, придать жизни истинный смысл.

Вне обращений к Богу постигнуть «роковую загадку жиз–ни» просто невозможно. «Бог как жизненная полнота и есть основное предположение всякой жизни. Это и есть то, ради чего стоит жить и без чего жизнь не имела бы цены». Предста–вители второго направления и вместе с ними Н. А. Бердяев из–меряют ценности жизни абсолютным масштабом, хотя на–чальная точка поиска у них иная, а именно стремление утвердить право личности, сделать допустимым прорыв от не–подлинного бытия к подлинному. Если попробовать выделить общий для В. С. Соловьева и Н. А. Бердяева теоретический контекст поиска смысла жизни русских идеалистов (слож–ность, глубину и вместе с тем противоречивость которого нелегко осветить), то его можно будет свести к следующему.

Смысл жизни является высшей истинной ценностью, ко–торая должна быть увидена («постигнута» через мистическую интуицию), легко принята человеком и осуществлена в его деятельности. Немало интересных идей содержится в творче–стве Н. А. Бердяева и по проблеме свободы. Так, например, пытаясь разрешить противопоставление своеволия и необхо–димости, Н. А. Бердяев, проповедовавший «болезненный индивидуализм», вопреки своим же стремлениям показать абсолютную неопределенность свободы, считает все-таки обязательной нравственной установкой личности «вольный отказ от своеволия».

Постановка и решение русскими философами вопроса идеала и действительности предоставляет нам возможность понять, как они пробовали решить проблему, каким путем ид–ти. Мир «во зле лежит», его нужно изменить, уничтожив про–пасть между должным и сущим, привнести в жизнь Добро, Красоту, Истину. Различия в рассуждениях русских идеали–стов на данную тему практически сводятся к установлению первостепенной значимости внутреннего, духовного, религи–озно-нравственного преобразования личности и общества. Данную «практическую» задачу практически не соизмерить с реальным бытием. Она рождает у ее авторов сомнения в сво–ей осуществимости в действительности. Первоначальные на–дежды В. С. Соловьева на особенную роль России в деле «здешнего» переустройства действительности сменяются поз–днее горестными размышлениями о том, что в русском народе совсем нет сознания своего назначения, потому «час его исто–рического призвания еще не пробил».

На установленном этапе духовного развития надежда на религиозные преобразования делается крайне проблематич–ной и для Н. А. Бердяева, в результате философ утверждал, что «мы живем в мире безумия». А для его продолжателей вообще не существовало задачи по преобразованию мира, их интере–совал человек лишь как изолированный субъект, который идет по пути мистических озарений «не зная куда», «не ведая зачем», стремящийся получить спасение в вере, «отменяющей разум». Интерес, который закономерно ожил не так давно к произведениям русских идеалистов, – явление, конечно, позитивное.

Хотелось бы лишь возразить против попыток беспредель–ного возвышения значимости русского идеализма и превра–щения имен его основных представителей и их учений в ка–кие-то священные заклинания. Сегодня необходим прежде всего серьезный, вдумчивый анализ русской философии, так как даже учение В. С. Соловьева еще до конца не осмыслено.

Попытка одухотворения мира, обнаружения приоритета морали имеет очень важное значение и во многом созвучна процессам, которые характерны для наших дней. Вполне воз–можно, что приобщение к этим образцам российской этиче–ской мысли способно хоть в какой-то степени стимулировать процесс нравственного совершенствования личности.

3. Этика непротивления злу Л. Н. Толстого

Понимание смысла жизни как идеала, движения к беско–нечному дается в Библии. Иисус Христос, учение которого, по сути, является метафизикой и этикой любви, в споре с зако–ном Моисея формулирует пять заповедей: не гневайся; не оставляй жену; не присягай; не противься злому; не считай врагами людей других народов. Л. Н. Толстой считал главной из этих христианских заповедей четвертую(«не противься зло–му»), которая означает полный запрет насилия.

В своих трудах Л. Н. Толстой дает три впоследствии все бо–лее углубляющихся определения насилия:

1) физическое пресечение, угроза убийства или убийство;

2) внешнее воздействие;

3) узурпация свободной воли человека.

В понимании мыслителя насилие необходимо приравни–вать к злу, оно прямо противоположно любви. Любить означа–ет делать все таким образом, как хочет другой. Насиловать, по мнению Л. Н. Толстого, – это значит совершать то, чего не желает тот, над кем происходит насилие. Таким образом, за–поведь непротивления можно считать негативной формулой закона любви. Непротивление злу переводит активность чело–века в сферу его внутреннего нравственного совершенствова–ния. Любое насилие, какими бы сложными ни были его при–чины, имеет последнюю составляющую – кто-то должен совершить решающее действие: выстрелить, нажать кнопку и т. п. Самый верный путь полного уничтожения насилия в мире состоит в том, чтобы начать с последнего звена – с отказа конкретного человека участвовать в насилии. Если не будет убийства, то не будет и смертной казни. Л. Н. Толстой исследует доводы обыденного сознания людей против непро–тивления. Конечно же, учение о непротивлении злу выглядит красиво, но его очень трудно осуществить. Невозможно одно–му человеку выступать против всего мира. Непротивление злу сопряжено с очень большими страданиями.

Толстой раскрывает логическую противоречивость данных аргументов и показывает их несостоятельность. Заповедь Христа не только нравственна, но и благоразумна, она учит не совер–шать глупостей.

Если, полагает Л. Н. Толстой, каждый, совершая непро–тивление, будет думать о спасении своей души, то это прежде всего и станет дорогой к человеческому единению. Первосте–пенная задача, которую предстоит решить человечеству, со–стоит в том, чтобы преодолеть общественные конфликты, принявшие форму нравственного противостояния. Как найти решение, избежать столкновения людей, когда одни считают злом то, что другие полагают добром? Люди целыми тысячеле–тиями стремились решить эту проблему путем противостоя–ния злу злом, используя справедливое возмездие по принципу «око за око».

Они полагали справедливым то, что зло необходимо нака–зать, более добрые просто обязаны обуздать более злых. Но как нам определить, где зло и кто является более добрым, а кто более злым? Ведь сущность конфликта как раз в том, что мы не имеем общего определения зла. Не может быть так, счи–тает Л. Н. Толстой, чтобы более добрые господствовали над более злыми.

В Библии именно Каин убивает Авеля, а не наоборот В данных обстоятельствах, когда нет единого мнения по во–просу о добре и зле, должно быть правильным лишь одно реше–ние, которое и приведет к согласию, – никто вообще не должен отвечать насилием тому, что он считает злом.

Высказываясь по-другому, никто не должен вести себя та–ким образом, как будто он ведает, что такое зло. Непротивле–ние, таким образом, Л. Н. Толстой рассматривал как примене–ние учения Христа к общественной жизни людей Непротивление злу в его осмыслении – это единственно дей–ственная форма борьбы со злом. Насилие, особенно государ–ственное, в большей мере строится на содействии со стороны тех, против кого его применяют. В результате даже простое неучастие в насилии, осуществляемое через непротивление, уже является его ослаблением.

Кроме того, Толстой при этом не отрицает возможности противостоять злу, он говорит о непротивлении злу физиче–ской силой, насилием. Это, в свою очередь, совсем не исклю–чает сопротивление злу другими, а именно ненасильственны–ми методами.

Хотя мыслитель и не разрабатывал тактику общего нена–сильственного сопротивления людей, его учение предполагает ее. Областью действия данной тактики является духовное влияние, а также ее обычные формы: убеждение, протест, спор и т. п. Философ назвал этот свой метод революционным. Смысл его непротивления как раз не в том, чтобы добиться «пропуска» в рай, а в том, чтобы преобразовать отношения в обществе к лучшему, стремясь изменить духовные основы жизни, до–стигнуть мира между всеми людьми.

Л. Н. Толстой считает также, что заповедь непротивления злу связывает учение Христа в единое целое только тогда, ког–да человек понимает ее не как простое изречение, а как закон, не знающий исключений, обязательный для исполнения.

Какие-то исключения из закона любви – это признание того, что возможны и случаи нравственно оправданного ис–пользования насилия. Но если допускать, что кто-то или при каких-то обстоятельствах сможет насилием сопротивляться тому, что он полагает злом, то это сможет сделать и любой дру–гой. Своеобразие ситуации, из которой следует идея непро–тивления, и состоит как раз в том, что люди никак не могут прийти к согласию по вопросу о зле и добре.

Если мы допустим хотя бы один случай «оправданного» убийства, то мы делаем возможным появление бесконечной череды остальных.

Мыслитель полагал также, что несостоятельной является и утилитаристская аргументация в пользу насилия, по кото–рой насилие оправдывается в тех случаях, когда оно может пресечь большее насилие. В тот момент, когда мы убиваем че–ловека, который поднял нож над своей жертвой, мы никогда не можем с полной уверенностью знать, привел бы он свое на–мерение в действие или же нет, не поменялось бы что-нибудь в последнее мгновение в его сознании.

Когда лишают жизни преступника, то опять-таки никто не может быть на сто процентов уверен, что преступник не раска–ется, не изменится и что эта казнь не станет бесполезной же–стокостью. Но даже если перед нами находится закоренелый преступник, который никогда бы не изменился, казнь не мо–жет быть полностью оправдана, потому что казнь так воздей–ствует на окружающих людей, прежде всего близких казнимо–го, что порождает врагов вдвое больше. Насилие обладает способностью воспроизводиться в расширяющихся масшта–бах. Принцип «не судите» указывает не только на действие в цивилизованном суде, но и на то, что в оценочных суждениях можно проследить элементы мести.

Религиозно-нравственное учение Л.Н. Толстого

Введение

религиозное нравственное учение толстой

Исследовать основные положения религиозно-нравственного учения Л.Н. Толстого.

Проанализировать метафизическую основу учения через разбор его ключевых положений - веры, души и Бога.

Рассмотреть базис, на котором строится этическая составляющая религиозно-нравственной системы Толстого - принципы любви, непротивления и неделания.

Актуальность

Ответ на вопрос о том, почему религиозные идеи Толстого, а, следовательно, и их изучение сейчас актуальны очевиден. Лев Николаевич понимал религию как «отношение, в котором признает себя человек к окружающему его бесконечному миру, или началу и первопричине его». Всякое существо, проснувшееся к разумному сознанию, так или иначе определяет для себя это отношение, «вступая в истинную человеческую жизнь, человек не может обойти этого вопроса». В своем учении Толстой исследует понятия веры, Бога, нравственности, любви и т.д. Проблемы эти всегда стояли перед человечеством, они были актуальны и в VI, и в XV, и в XIX веке, остаются такими и сейчас. Как писал Сомерсет Моэм: «Раз люди задают эти вопросы тысячи лет, значит, они не могут их не задавать и будут задавать их и впредь».

Структура работы

Религиозно-нравственное учение Л.Н.Толстого представляет собой целостную систему, структурными элементами которой являются метафизика и этика. Этика Толстого немыслима без метафизического обоснования. В.Н.Ильин прямо говорит о том, что в рамках всех толстовских рассуждений «интенсивное, т.е. сугубо онтологическое, является источником экстенсивного», т.е. непосредственно этического.

Меру и характер их оптимального соотношения твердо устанавливает сам Лев Николаевич, неизменно повторяя, что метафизическое учение о жизни (т.е. определенное жизнепонимание) и этическое учение о том, как следует жить (т.е. непосредственное нравственное руководство поведением людей), должны находиться в теснейшей взаимосвязи, которая не допускает ни малейшей возможности их разрыва или отклонения от исходного паритета в сторону увеличения значимости одной из составляющих за счет другой.

Толстой начинает свою систему с определения границ и возможностей человеческого познания - с понятия веры. Это дает ему возможность обосновать высшие духовные начала жизни, выражающиеся в понятиях души и Бога, и перейти к рассмотрению конкретного жизненного механизма проявления этих начал - принципа любви. Однако само проявление любви наталкивается на препятствия, коренящиеся в натуре человека, порождающей грехи, соблазны и суеверия, являющиеся как бы оборотной стороной любви, замкнутой в кругу личного блага. Стремление к личному благу выступает, прежде всего, как желание обладания вещами, являющееся корнем насилия, поскольку человек вынужден постоянно удовлетворять свою страсть обладания, чтобы подкреплять этим иллюзию достижения личного блага. Насилие определяется Толстым как безусловное зло именно в силу универсальности желания обладания и владения в вещном мире.

Отрицание насилия означает отказ от ориентации человека на личное благо. Принцип непротивления выражает при этом ту грань, которая отделяет телесную жизнь от духовной жизни, намечает переход от вещного к духовному. «Сущность всех религиозных учений - в любви. Особенность христианского учения о любви - в том, что оно ясно и точно определило главное условие любви, нарушение которого уничтожает саму возможность любви. Условие это есть непротивление злу насилием».

В той мере, в какой главным условием принципа любви является принцип непротивления злу насилием, главным условием последнего является принцип неделания, так как не противиться злому может только тот, кто не способен делать зло другим. По мнению Льва Николаевича, для того, чтобы не делать зла, нужна более сильная воля, чем для делания самой трудной вещи, которую мы считаем добром.

Принципы любви, непротивления злу насилием и неделания образуют тот фундамент, на котором строится толстовская этика.

Таким образом, работа была разделена на две главы - Метафизические начала учения и

В первой главе была рассмотрена та основа, на которой строится метафизика Толстого и все его религиозно-нравственное учение - это такие понятия как вера, душа и Бог. Рассмотрению каждого из них посвящен отдельный параграф. Переосмысление этих категорий стало отправной точкой в религиозных исканиях Льва Николаевича, поэтому, ставя своей целью некий общий обзор учения, описание его сути, мы в первую очередь обращаемся к этим трем положениям. Вторая глава представляет собой исследование трех главных этических принципов религиозно - нравственной системы Толстого. Это принципы любви, непротивления и неделания, каждому из которых так же посвящен отдельный параграф.

Литература и источники

I. Источники

1.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 23. Произведения 1879-1884. В чем моя вера? - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 165 с.

2.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 49. Записки христианина, дневники и записные книжки. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 307 с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 50. Дневники и записные книжки. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 345 с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 51. Дневник 1890. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 250 с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 52. Дневники и записные книжки 1891 - 1894. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 397 с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 53. Дневники и записные книжки 1895 - 1899. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 533 с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 54. Дневник, записные книжки и отдельные записи 1900-1903. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 673 с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 55. Дневники и записные книжки 1904-1906. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 599 с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 56. Дневник, записные книжки и отдельные записи 1907-1908. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 625 с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 57. Дневник и записные книжки 1909. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 404 с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 58. Дневники и записные книжки 1910. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 627 с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 37. Произведения 1906-1910. Закон насилия и закон любви. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 173 с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 23. Произведения 1879-1884. Исповедь. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 60 с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 23. Произведения 1879-1884. Исследование догматического богословия. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 244с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 39. Статьи 1893-1898. Как читать Евангелие и в чем его сущность? - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 24 с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 41. Том 42. Круг чтения: избранные, собранные и расположенные на каждый день Львом Толстым, мысли многих писателей об истине, жизни и поведении 1904-1908. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 1321с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 29. Произведения 1891-1994. Неделание. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 30 с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 37. Произведения 1906-1910. Не могу молчать. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 14 с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 37. Произведения 1906-1910. Не убий никого. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 16 с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885-1889.О жизни. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 130 с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 29. Произведения 1891-1994. Первая ступень. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 29 с.

22.ТолстойЛ.Н. Полное собрание сочинений. Том 63. Письма 1880-1886. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 458 с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 65. Письма 1890-1891. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 359 с.

24.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 45. Путь жизни. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 599 с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 39. Статьи 1893-1898. Религия и нравственность. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 24 с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 24. Произведения 1880-1884. Соединение и перевод четырех Евангелий. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 273 с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 39. Статьи 1893-1898. Христианское учение. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 69 с.

.Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 28. Царство Божие внутри вас, или Христианство не как мистическое учение, а как новое жизнепонимание. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - 382 с.

II. Литература

1.Басинский П.В. Бегство из рая. - М.: АСТ, 2010. - 640 с.

2.Бердяев Н.А. Ветхий и Новый Завет в религиозном сознании Л. Толстого // Типы религиозной мысли в России. - Париж: YMCA-Press, 1989. С. 111-144

.Бирюков П.И. Биография Л.Н. Толстого: В 4 т. - М.: Алгоритм, 2000. - 1184 с.

.Горький М. Лев Толстой // Л.Н. Толстой в воспоминаниях современников: В 2 т. Т.2 - М.: Художественная литература, 1978. С. 461-506.

.Гусейнов А.А. Л.Н. Толстой. Непротивление злу насилием. Режим доступа: [#"justify">.Зеньковский В.В. Проблема бессмертия у Л.Н. Толстого // О религии Льва Толстого. - М.: Путь, 1912. С. 27-59 - Электронная версия.

.Ильин В.Н. Миросозерцание графа Льва Николаевича Толстого. - СПб.: Издательство Русского Христианского Гуманитарного Института, 2000. - 480 с.

.Кропоткин П.А. Моральный выбор Л.Н. Толстого // Этика. - М.: Издательство политической литературы, 1991. - 496 с.

.Мелешко Е.Д. Христианская этика Л.Н. Толстого. - М.: Наука, 2007. 312 с.

.Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский. - М.: Наука, 2000. - 588 с

.Святополк-Мирский Д.П. История русской литературы с древнейших времен. - М.: Эксмо, 2008. С. 334-350.

.Флоровский Г.В. Пути русского богословия. - М.: Институт русской цивилизации, 2009. С.510-520

Метафизические начала учения

I. Вера

Началом учения Льва Николаевича Толстого послужило радикальное переосмысление понятия веры, которая всегда оставалась в центре его религиозно-нравственных исканий. Уже в 1879 году, в первой своей исследовательской работе Соединение и перевод четырех Евангелий он пытается определить сущность истинной веры как источника и основы учения Христа. Истинная вера, согласно Толстому, коренится в единой нравственной основе жизни, разделяемой самыми различными христианскими вероисповеданиями. «Во всех сектах христиан, - отмечает он, - я видел полное согласие в воззрении на то, что есть добро, что есть зло, и на то, как надо жить». Вероучения различны, а основа одна. Эта общая, единая нравственная основа и есть то, что Толстой называет истинной верой, полагая, что ее следует искать в «самом первом откровении самого Христа» , запечатленного в Евангелии. Вслед за определением единой нравственной основы жизни как критерия истинной веры, Лев Николаевич пытается обосновать еще один существенный признак: разумность веры. «Вера в силу разума лежит в основании всякой другой веры. Нельзя верить в Бога, если мы умаляем значение той способности, посредством которой мы познаем Бога. Разум есть та самая способность, к которой только и обращено откровение», - пишет он. Откровение, по Толстому, есть то, что «открывается перед разумом, дошедшим до последних своих пределов: созерцания божественной, т. е. выше разума стоящей истины». Откровение должно давать ответ на неразрешимый для разума вопрос: в чем смысл человеческой жизни, ответ ясный и не противоречащий разумному пониманию. В конечном счете, Лев Николаевич приходит к выводу, что вера есть знание того, что не может быть постигнуто разумом, но без чего невозможно жить и мыслить. В Исповеди он выражает данное понимание веры в четких формулировках: «Вера есть знание смысла человеческой жизни» или «Сущность всякой веры состоит в том, что она придает жизни такой смысл, который не уничтожается смертью».

Согласно Толстому, духовные начала жизни сверхчувственны и в силу этого неопределимы в терминах рационального знания. Но от этого они вовсе не становятся уделом невыразимого мистического переживания. Хотя эти начала и сверхчувственны, но вместе с тем они всеми осознаваемы, жизненно достоверны и духовно самоочевидны. Все это свидетельствует о подлинной реальности духовных начал жизни в отличие от субъективной, неподлинной" реальности внешнего мира. «Нам всегда кажется, - замечает Толстой, - что самое ясное, понятное, самое действительно существующее - это все телесное, познаваемое нашими чувствами, а между тем это-то и есть самое неясное, непонятное, противоречивое и недействительное».

Познание "в себе и собою" и является основным методом разумной веры, способствующим адекватному постижению духовных предметов. Вместе с тем необходимо иметь в виду, что истинная вера опирается не только на личностную полноту ощущения-знания смысла жизни, но и на нравственный опыт всемирной мудрости, который не позволяет сбиться с истинного духовного пути знания. На основании этого Лев Николаевич приходит к выводу, что познание духовных начал может быть осуществлено не на принципах рационально-логического знания, не на основе мистического опыта, а путем разумной веры, коренящейся в духовном, внутреннем переживании нравственных истин жизни, подкрепленном общечеловеческим опытом нравственной мудрости.

Таким образом, определение веры стало отправной точкой религиозно-нравственных исканий Льва Николаевича Толстого как в личном, духовно-практическом, так и в исследовательском планах. Два вопроса: в чем моя вера и что такое истинная вера как основа духовного знания и смысла жизни, были для Толстого неразрывно связаны.

II. Душа

Что же такое душа с точки зрения разумной веры?

Ответ на этот вопрос Лев Николаевич начинает с установления факта различия духовного и телесного начал: «Различие духовного от вещественного ясно самому простому, детскому уму и самому глубокому уму мудреца. Бесполезны рассуждения и споры о духовном и вещественном. Рассуждения эти ничего не объяснят, а только затемнят то, что ясно и бесспорно». Конкретизируя данную мысль, Толстой уподобляет видимую телесную жизнь лесам для постройки знания. «Леса сами по себе нужны только до тех пор, пока строится здание. Когда же здание кончено, они не нужны и их снимают. То же и с нашей телесной жизнью. Она нужна только для постройки здания духовной жизни». Различие духовного и телесного есть необходимая предпосылка для сознания человеком в себе души как чего-то невидимого, отделенного телом от всего остального, сознаваемого в качестве собственного я. «Если человек не сознает в себе свою душу, - подчеркивает Толстой, - это не значит, что в нем нет души, а значит только то, что он не научился еще сознавать душу в себе». Чтобы научиться сознавать свою душу, человек должен, прежде всего, встать на точку зрения разумной веры, и начать жить жизнью духовной.

Лев Николаевич полагает, что о природе души можно судить также по неизменности я: как бы ни менялся человек, он всегда говорит про себя я; то же я было и в ребенке, и во взрослом, и в старике. Об этом свидетельствует и единство самосознания человека: «Человек может каждую минуту спросить себя, что такое я и что я сейчас делаю, думаю, чувствую, и может ответить себе: сейчас я делаю, думаю, чувствую то-то и то-то. Но если человек спросит себя дальше: что же такое то, что сознает во мне то, что я делаю, думаю и чувствую, - то он ничего не может ответить другого, как только то, что это осознание себя. Вот это-то сознание себя и есть то, что мы называем душой». Таким образом, душа есть невидимое начало жизни (то, чем живет тело), неизменное и непрерывное я и единство самосознания (сознание себя).

В понимании Толстого совесть - это голос души, «голос того единого духовного существа, которое живет во всех людях». Он пытается определить совесть в метафизическом духе: как высшую ступень сознания связи человека со всеобщим духовным началом. Совесть и есть сознание всеобщего духовного начала, Бога. Тем самым Толстой делает первый шаг к переходу от сознания души к сознанию того, от чего душа человека отделена - к осознанию Бога, приоткрывающемуся через голос совести. Вторым же шагом является осознание единой души во всех.

Толстой создает своеобразное учение о мировой душе, в основе которого лежит положение о том, что «все живые существа своими телами отделены друг от друга, но то, что дает им жизнь - одно и то же во всех». Сознание единства духовного начала проявляется, прежде всего, в понимании и чувстве человеческого единения и братства. «Как ни странно это, - пишет он, - я чувствую, знаю, что есть связь между мною и всеми людьми мира, и живыми, и умершими. В чем эта связь, я не могу ни понять, ни высказать, но знаю, что она есть».

Само открытие единого духовного начала, живущего во всех людях, Лев Николаевич связывает, прежде всего, с учением Христа. Главное в этом учении то, - полагает Толстой, - что Христос «всех людей признавал братьями. Он видел в каждом человеке брата и поэтому любил всякого, кто бы он ни был и какой бы он ни был».

Сознание человеческого единства и братства неизбежно перерастает в сознание единства всего живого. Истоки такого сознания, согласно Толстому, коренятся в сердце. «Мы сердцем чувствуем, - подчеркивает он, - что то, чем мы живем, присутствует не только в человеке, но и во всех живых существах». Это чувство особенно остро проявляется в тот момент, когда мы пытаемся отнять у какого-либо существа жизнь. «"Не убий" относится не к человеку только, но и ко всему живому. Заповедь эта была записана в сердце человека прежде, чем она была записана на скрижалях».

По каким же признакам можно судить о существовании единой души во всех? Толстой считает, что одним из главных признаков является свойственное всем людям чувство жалости и сострадания ко всему живому, находящемуся в том же самом положении, что и человек, и испытывающему те же самые глубинные импульсы жизни и смерти. Этот опыт сострадания ко всему живому Толстой возводит, прежде всего, к буддийской мудрости, исповедующей принцип ахимсы. Характерно, что чувство сострадания Толстой пытается связать с познанием и пониманием человеком своей тождественности с любым другим живым существом (познай самого себя во всяком живом существе). Человек способен ощутить жалость, потому что он в воображении ставит себя на место другого. Но сама возможность такой постановки определяется именно единой духовной основой жизни. Лев Николаевич полагает, что об этом свидетельствует не только этика сострадания, но и теория познания. Если бы человек познавал мир только посредством чувственного опыта, то он не имел бы истинного знания ни об одной вещи.

III. Бог

«Мысль, которая, заметно, чаще других точит его сердце, - мысль о боге. Иногда кажется, что это и не мысль, а напряженное сопротивление чему-то, что он чувствует над собою. Он говорит об этом меньше, чем хотел бы, но думает - всегда», - отмечал Горький. Что же такое Бог с точки зрения Толстого?

Прежде всего, Лев Николаевич отвергает традиционные христианские представления о Боге как Боге-творце и Боге-личности. Аргументы Толстого в данном случае мало оригинальны. Бог-творец несет ответственность за зло и страдание в мире. Естественно, что Лев Николаевич не прибегает в данном случае к какой-либо теодицее, хотя выработанное им самим понимание зла (зло как непонятое добро) является отличным аргументом богооправдания. Что же касается неприятия Бога как личности, то в этом он усматривает ярко выраженный момент ограничения бесконечного и абсолютного начала. Более того, Толстой полагает, что абсолютное духовное начало, каковым является Бог, невозможно определить и путем перечисления тех или иных онтологических, нравственных и иных характеристик, приписываемых человеком Абсолюту. Любовь, логос, милосердие и т. п. - это «те свойства Бога, которые мы сознаем в себе, но то, что Он сам в себе, этого мы не можем знать».

Итак, Толстой приходит к следующему выводу: человек не может знать о том, что такое Бог сам в себе, но зато может познать Бога в самом себе, через себя самого. «Познать Бога можно только в себе. Пока не найдешь Его в себе, не найдешь Его нигде. Нет Бога для того, кто не знает Его в себе». Эти слова легко могут быть истолкованы в теософском ключе: человек, познавший в себе Бога, постигает свою тождественность Богу. Однако такого рода самообожествление было совершенно не свойственно Толстому. Обвинения его в сатанинской гордыне, в том, что он возомнил себя сверхчеловеком, столь характерные для православной критики, вырастают, как правило, на эмоциональной почве, не учитывая духа толстовского учения (См., например, Ответ о. Иоанна Кронштадтского на обращение гр. Л.Н. Толстого к духовенству)

Суть, однако, заключается в том, что у Толстого самоутверждение никогда не перерастало в самообожетвление. Напротив, из познания Бога в себе он выводит этику смирения и самоумаления: «Смиренный человек, отрешаясь от себя, соединяется с Богом».

Что же значил для Льва Николаевича тезис познание Бога в себе? Прежде всего, то, что именно внутренний, душевный мир человека является единственно достоверным и ясным полем познания духовных начал жизни. Вот почему говорить о каком-либо ином, внешнем познании Бога, значит обрекать себя на иллюзии и суеверие. Отсюда убеждение Толстого в том, что «пока не найдешь Бога в себе, не найдешь Его нигде». То, что внутреннее познание Бога не является для Толстого теософской посылкой, становится совершенно ясным из дальнейшего развертывания этого положения. Познание Бога в себе отнюдь не перерастает в самообожествление, напротив, оно становится мерой соотношения человека и Бога, конечного и бесконечного, позволяющей оценить совершенство Бога и несовершенство человека. «мы живы только в той мере, в которой сознаем себя частью всего бесконечного».

Сама постановка вопроса о том, что человек как конечное существо есть часть бесконечного, явилась для Льва Николаевича прорывом к новому жизнепониманию. Вопрос о соотношении конечного и бесконечного и становится для него ключом к определению природы божественного начала. «Что такое Бог? Зачем Бог? Бог - это все то неограниченное, что я знаю в себе ограниченным: я - тело ограниченное, Бог - тело бесконечное; я - существо смертное, Бог - существо, живущее вечно; я - существо мыслящее в пределах моего понимания, Бог - существо, мыслящее беспредельно; я - существо, мыслящее иногда, Бог - существо, любящее всегда. Я - часть, Он - все. Я не могу представить себя иначе, как частью Его». Трактовать эти слова можно по-разному, однако наиболее вероятным смыслом тезиса о познании Бога в себе является смысл личностной, жизненной конкретизации сознания Бога. Толстой приходит к выводу о том, что адекватной основой сознания Бога может быть только опыт его жизненного искания, совпадающий в целом с исканием смысла жизни. «Нет Бога только для того, кто не ищет Его. Ищи Его, и Он откроется тебе». Не удивительно, что из всех наиболее сущностных определений Бога, таких, как любовь, благо, бесконечное, Лев Николаевич останавливает свой выбор на приятии жизни, склоняясь к отождествлению Бога и жизни. «Бог есть то, без чего нельзя жить. Знать Бога и жить - одно и то же. Бог есть жизнь». Сознание жизни становится у Толстого своеобразным органом познания Бога. «Сознание нашей жизни по отношению к Богу есть то же, что наши чувства по отношению к миру, к вещам. Не было бы чувств, мы ничего бы не знали о мире; не было в нас сознания нашей жизни - мы ничего не знали бы о Боге».

Эти мысли проясняют вопрос о том, возможно ли постижение непостижимого и определение неопределимого. Такое постижение оказывается не только возможным, но и неизбежным в той мере, в какой человек обречен на жизнь, на сознание своей жизни и искание ее смысла. Затруднение возникает только в том случае, если человек отрывает процесс познания Бога от самой жизни, превращая его в рациональный акт. Толстой полагает, что права разума на постижение высшего духовного начала жизни должны быть подкреплены аргументами самой жизни, что сами доказательства бытия Бога могут быть почерпнуты только из сознания жизни и искания ее смысла. Поэтому вполне естественно, что в мыслях Льва Николаевича о Боге мы не найдем никаких следов традиционных рациональных доказательств бытия Бога.

Толстой не случайно делает главный акцент в своей аргументации на настоящем времени, ибо настоящее и есть непосредственно переживаемый процесс жизни. Попытка же связать идею Бога с жизнью будущей может быть чревата двумя крайностями: как излишним умствованием, так и мистицизмом. Толстой же хотел удержаться в рамках золотой середины - разумной веры. «Душа не была и не будет, а всегда есть в настоящем. О том же, как будет сознавать себя душа после смерти тела, не дано знать человеку, да и не нужно ему. Не дано знать этого человеку для того, чтобы он душевные силы свои напрягал не на заботу о положении своей отдельной души в воображаемом другом, будущем мире, а только на достижение в этом мире, сейчас, вполне определенного и ничем не нарушаемого блага соединения со всеми живыми существами и с Богом. Не нужно же знать человеку того, что будет с его душою, потому, что если он понимает жизнь свою, как она и должна быть понимаема, как непрестанное все большее и большее соединение своей души с душами других существ и Богом, то жизнь его не может быть ничем иным, как только тем самым, к чему он стремится, т.е. ничем не нарушимым благом».

В понятиях любовь к Богу и воля Бога Лев Николаевич стремился выразить деятельный путь жизни, духовный опыт, освещенный пониманием смысла жизни, человеческого предназначения в мире. Это - доказательство обретенной духовной реальности и воплощенной богочеловечности.

Любовь к Богу Толстой определяет, на первый взгляд, весьма парадоксально, как «любовь к любви». Любовь к Богу имеет как бы тройную направленность. Во-первых, это любовь к духовному, божественному началу в самом себе, побуждающая человека к нравственному самосовершенствованию. Во-вторых, это любовь к ближнему и не просто к близкому, родному, приятному или полезному нам человеку, а напротив, человеку враждебному и неприятному. «Любить того, кто нам приятен, не значит любить, - замечает Толстой. Истинная любовь к ближнему - это когда в человеке любишь того же Бога, какой в тебе. Этой любовью любишь не только тех, кто любит тебя, но и людей злых и тебя ненавидящих. Чтобы так любить ближнего, следует помнить, что тот, с кем ты имеешь дело, любит себя так же, как и ты, и что в нем тот же Бог, какой и в тебе». И, наконец, в-третьих, любовь к Богу есть не что иное, как любовь ко всем людям, желание блага всему. Как бы связывая все эти моменты в одно целое, Толстой резюмирует: «Любовь к Богу есть любовь сама к себе - любовь к любви. Любовь эта есть высшее благо. Такая любовь не допускает возможности нелюбви к какому бы то ни было существу».

Столь же глубокий духовно-практический, деятельный смысл имеет и толстовская установка постижения Бога через его волю. «Я живу затем, чтобы исполнить волю Пославшего меня в жизнь. Воля же его в том, чтобы я довел свою душу до высшей степени совершенства в любви и этим самым содействовал установлению единения между людьми и всеми существующими в мире». При всей открытости и очевидности требований любви к Богу и исполнения воли Бога, Толстой отнюдь не склонен видеть в них полное выражение божественной сущности, что явилось бы теософским отождествлением человеческой и божественной природы. Он, напротив, подчеркивает, что наше понимание и осуществление требований любви к Богу и воли Бога недостаточно и неполно, что эти любовь и воля всегда останутся для нас тайной. Тем не менее Толстой был абсолютно убежден, что самое глубокое постижение Бога, самый высший из доступных человеку уровней богопознания возможен только через проявление любви к Богу и исполнения воли Бога. Это точнее и правильнее всего может доказать, что Бог есть. При этом Лев Николаевич указывает на те признаки, которые, несомненно, свидетельствуют о бытии Бога. Самый первый, главный признак, это -отсутствие ощущения духовного страдания. Второй признак, непосредственно подтверждающий первый, это - «не нарушение любви к людям. Если не чувствуешь враждебности ни к кому и знаешь, что к тебе не чувствуют зла, ты в воле Бога». Наконец, третий существенный признак присутствия Бога - это духовный рост человека: «если чувствуешь, что делаешься духовнее, совершеннее, побеждаешь в себе животное, то ты в воле Бога». Эти признаки богочеловеческой очевидности являются в религии Толстого высшими ступенями богопознания, совпадающими с нравственным совершенствованием человека.

Таковы, согласно учению Л.Н. Толстого, метафизические измерения духовного бытия, постигая которые человек все более подчиняет свою жизнь высшим нравственным требованиям: принципам любви, непротивления и неделания.

Основные принципы этики Л.Н. Толстого

I. Принцип любви

Свое понимание любви Толстой излагает в VII главе своей работы Закон насилия и закон любви, в которой он прямо говорит о том, что христианское учение в целом во всем его истинном значении есть именно учение о законе любви. Хотя во многих дохристианских учениях любовь также признавалась одной из главных добродетелей, ни в одном из них она не выступала в качестве всеобщей основы и закона жизни. В этом смысле христианское учение о любви «не есть, как в прежних учениях, только проповедь известной добродетели, но есть определение высшего закона жизни человеческой и неизбежно вытекающего из него закона поведения».

Надо отметить, что Лев Николаевич вкладывал в понятие закон любви различные смыслы.

Во-первых, закон любви обосновывается как естественное выражение духовной природы человека, как преломление закона всемирного духа в жизни всех существ. «Один только есть у всех существ верный руководитель. Это - всемирный дух, который заставляет каждое существо делать то, что ему должно делать: дух этот в дереве велит ему расти к солнцу, в цветке - переходить в семя, в семени - упасть в землю и прорасти. В человеке дух этот велит ему соединяться любовью с другими существами». Поэтому человеку естественно быть любовным точно так же, как воде естественно течь сверху вниз, пчеле - летать, змее - ползать и т. п. «И потому, - заключает Толстой, - если человек, вместо того, чтобы любить людей, делает зло людям, он поступает так же странно и неестественно, как если бы птица стала плавать, а рыба - летала». Таким образом, в первом значении закон любви есть космологический и естественный для человека закон духовной жизни.

Однако наибольшее внимание Лев Николаевич все же уделяет обоснованию закона любви в его этико-социальном значении. Закон понимается здесь как неукоснительное исполнение заповеди любви. Согласно Толстому, прежние религиозные и нравственные учения о любви, признавая ее благодетельность для жизни человечества, вместе с тем допускали возможность таких условий, при которых исполнение требований любви становилось необязательным, могло быть обойдено. А как только заповедь любви переставала быть законом, уничтожалась вся ее благодетельность, и учение о любви сводилось к не обязывающим поучениям. В результате, сложилась парадоксальная и даже абсурдная ситуация: всеобщий, естественный закон духовной жизни превратился в утопический идеал или, в лучшем случае, в единичный, случайный образ жизни и пример поведения, а стихийная, произвольная и хаотическая жизнь предстала в виде некоего морально-психологического и исторического закона: закона насилия. Учение Христа снимает это противоречие. Чтобы требование любви обрело свой истинный смысл и стало тем, чем оно должно быть, - законом жизни - оно не должно допускать никаких исключений и компромиссов и одинаково распространяться на всех людей: иноземцев, иноверцев, а главное - на врагов и людей, ненавидящих нас и делающих нам зло. Таким образом, превращение заповеди любви в закон означает в данном случае абсолютную всеобщность и необходимость следования данной заповеди.

Говоря о взглядах принципе любви в этике Толстого, нельзя не упомянуть об его учении о грехах, соблазнах и суевериях, которые рассматривались им как препятствия к любви.

Понятие греха Лев Николаевич употребляет в двух смыслах: в широком - грех есть все то, что противоречит двум главным евангельским заповедям: любви к Богу и любви к ближнему. Столь расширительное толкование греха позволяет отнести к нему самые различные человеческие пороки, включая и такие, которые Толстой относит к соблазнам и суевериям. В узком же смысле грех понимается как потворство телесным похотям; соблазн - как «ложное представление человека о своем отношении к миру», а суеверие - как «принятое на веру ложное учение». Соотношение между грехами, соблазнами и суевериями он сформулировал следующим образом: «От тела - грехи, от мнения людей - соблазны, от недоверия к своему разуму - суеверия».

Очевидно, что Лев Николаевич различает грехи, соблазны и суеверия на основании дуализма телесного и духовного начал. Грехи являются у него олицетворением телесного зла: соблазны и суеверия - выражением зла духовного. Телесность грехов он показывает на таком примере: «Грехом в пахоте называется то, когда пахарь не удержал плуг и он выскочил из борозды и не захватил того, что должно. То же и в жизни. Грех это то, когда человек не удержал тела - оно сорвалось с пути и сделало не то, что должно». Что касается соблазнов, то Толстой относит их к умственной деятельности, связанной с оправданием грехов; суеверие же он прямо определяет как извращение разума.

Свою систему он излагает в двух версиях: ранней, представленной в работе Христианское учение (1897), и поздней, окончательной, вошедшей в итоговую книгу Путь жизни (1910). В первом случае Толстой выделяет шесть главных грехов:

)грех похоти, состоящий в том, чтобы создавать себе удовольствие от удовлетворения потребностей;

)грех праздности, состоящий в том, чтобы освобождать себя от труда, нужного людям для удовлетворения потребностей;

)грех корысти, состоящий в том, чтобы предоставлять себе возможность удовлетворять свои потребности в будущем;

)грех властолюбия, состоящий в том, чтобы покорять себе подобных;

)грех блуда, состоящий в том, чтобы устраивать себе наслаждения из удовлетворения половой похоти;

)грех опьянения, состоящий в том, чтобы производить искусственное возбуждение своих телесных и умственных сил.

Из шести родовых грехов Толстой выводит соответствующие им пороки, или последствия грехов. Так, грех властолюбия влечет за собой лесть, коварство, тщеславие, обман, ненависть, насилие и т. д.

Наряду с грехами Толстой выделяет также пять соблазнов:

)соблазн личный, или соблазн приготовления;

)соблазн семейный, или соблазн продолжения рода;

)соблазн дела, или соблазн пользы;

)соблазн товарищества, или соблазн верности;

1. Выдвигая теорию о наличии множества духовных сущностей – «монад», составляющих первооснову мира, Г. В. Лейбниц становится представителем онтологического …

плюрализма

монотеизма

прагматизма

2. Развитие антропологической проблематики в средневековой философии было связано, в первую очередь, с решением вопроса о …

свободе воли

универсалиях

символе веры

3. Этическая позиция Л. Н. Толстого может быть охарактеризована как этика …

ненасилия

сопротивления злу силой

меньшего зла

4. Определение человека как «политического животного» было сформулировано …

Аристотелем

Платоном

К. Марксом

5. С точки зрения представителей древнеиндийской философской школы локаяты, первоначалами мира являются …

воздух

огонь

вода

земля

6. В традиции немецкой классической философии система субъективного идеализма была создана …

И. Фихте

К. Ясперсом

Г. Гегелем

7. Характерными чертами ведического периода индийской философии являются следующие …

философское мировоззрение не отделяется от мифологического

основные представления о мире представлены в ведах

основной религией Индии является брахманизм

основной религией Индии является буддизм

8. Сущность христианской религии, с точки зрения Л. Фейербаха, заключается в том, что …

человек создает Бога по своему образу и подобию

Бог создает человека по своему образу и подобию

Богочеловек совмещает в личностном единстве всю полноту как божественной, так и человеческой природы

9. Отстаивая самобытность и самостоятельность исторического пути России от Запада, славянофилы указывали в качестве основы русского типа мировоззрения …

православие

славянскую мифологию

космополитизм

евразийство

10. Основоположником теории общественного договора является философ …

Т. Гоббс

Дж. Милль

Аристотель

У. Джеймс

11. Всю философию периода эллинизма пронизывает противоречие между …

универсализмом и индивидуализмом

материализмом и идеализмом

космоцентризмом и теоцентризмом

стоицизмом и эпикуреизмом

12. Существенной чертой философии периода средневековья становится …

теоцентризм

космоцентризм

панлогизм

аристократизм

13. Одним из виднейших представителей римского стоицизма является …

Марк Аврелий

Фома Аквинский

14. Основой общественного прогресса, с точки зрения К. Маркса, является …

материальное производство

наука и разум

духовная культура

правовое сознание

15. Преимущества эмпиризма как универсального метода научного познания отстаивал английский философ …

Ф. Бэкон

Иоанн Дунс Скот

Б. Рассел

16. Воплощением идеи русской самобытности, объединившим в себе жизненный уклад и комплекс морально-нравственных норм, выстроенных на принципах православия, самодержавия и общинности, является, по мнению славянофилов, понятие …

соборности

коммунизма

«третьего Рима»

17. Философы Возрождения решали проблему соотношения Бога и мира с позиции …

неоплатонизма

схоластики

рационализма

18. Основными принципами философии конфуцианства являются …

человеколюбие

следование ритуалу

выполнение долга

принцип недеяния

следование единому пути

труд для всеобщей пользы

19. Учение об идеальном государстве было создано древнегреческим философом …

Платоном

Пифагором

Диогеном Синопским

20. Центральное место в философской системе В.С. Соловьева занимает идея …

всеединства

радикализма

нигилизма

21. Родоначальником французского Просвещения является философ …

Ф. Вольтер

Ж.-П. Марат

П. Гольбах

22. В средневековой философии особенный статус человека в системе мироустройства определяется тем, что он создан …

по образу и подобию Бога

исключительно греховным существом

абсолютно свободным

двуногим и без перьев

23. По И. Канту, сознанию доступны только …

феномены

24. Представителем английского Просвещения, обосновавшим принцип разделения властей, был философ …

Дж. Локк

Б. Рассел

О. Кромвель

25. Христианские представления об истории представлены в сочинении Августина Аврелия …

«О Граде Божьем»

«Сумма теологии»

«Утешение философией»

«Первоосновы теологии»

26. Основные законы и категории идеалистической диалектики были разработаны …

Г. Гегелем

Ф. Энгельсом

П. Гольбахом

Э. Гуссерлем

27. К философам, которые занимались разработкой классификации философских школ в Древнем Китае, относятся …

Сыма Тань

Лю Синь

Конфуций

28. Существенным отличием Античности от последующих этапов развития западноевропейской философии является ее …

синкретизм

рационализм

универсализм

гуманизм

29. Центральным мировоззренческим принципом античной философии является …

космоцентризм

теоцентризм

антропоцентризм

культуроцентризм

30. К числу основных шести даршан относятся …

ньяя

санкхья

миманса

вайшешика

джайнизм

31. Философская система К. Маркса может быть определена как …

диалектический материализм

вульгарный материализм

объективный идеализм

стихийная диалектика

32. Течение русской общественно-политической мысли 40-х гг. XIX в., выступавшее за преодоление исторической отсталости России от стран Западной Европы, получило название …

западничества

историцизма

радикализма

авангардизма

33. Религиозное учение об истории как исполнении Божественного предначертания называется …

провиденциализмом

теоцентризмом

мистицизмом

сотериологизмом

34. Философско-мировоззренческий рационализм исходит из идеи …

благой закономерности

стихийности бытия

отрицания Бога

свободы воли

35. В новоевропейской философии вопрос о первооснове мира решается с помощью понятия …

субстанция

константа

максимум

36. Виднейшим представителем русского религиозного экзистенциализма является философ …

Н.А. Бердяев

А.С. Хомяков

В.С. Соловьёв

Н.Ф. Фёдоров

37. В этике И. Канта всеобщий и необходимый нравственный закон, не зависящий от фактических условий человеческого воления и потому безусловно обязательный к исполнению, получает название …

золотого правила нравственности

общественного договора

концепта

38. Отстаивая идею об особом статусе главы государства, стоящего вне системы обывательской морали, Н. Макиавелли становится родоначальником такого социально-политического течения, как …

реальная политика

сравнительная политология

39. Основными представителями древнекитайской философии даосизма являются …

Лао-цзы

Чжуан-цзы

Кун-Фу-цзы

40. Воздерживаться от суждений призывала античная школа …

скептицизма

стоицизма

неоплатонизма

41. С точки зрения Ж.-Ж. Руссо, индивид, не испорченный условностями и предрассудками культуры, называется …

естественным человеком

цивилизованным человеком

вежливым человеком

циничным человеком

42. Оформление философии в строгую систему научного знания было осуществлено в …

немецкой классической философии

Новое время

творчестве Аристотеля

43. Основоположником философской школы неоплатонизма является …

Плотин

Тертуллиан

Аристотель

44. В центре внимания древнегреческой натурфилософии стоит вопрос о(об) …

первоначале

отношении Бога и мира

сущности человека

отношении природы и общества

45. С точки зрения средневекового ревеляционизма, Истина открывается человеку посредством …

откровения

умопостигаемых идей

интеллектуальной интуиции

чувственного опыта

46. Критическая философия И. Канта направлена на обоснование первичности …

субъекта

идеальной субстанции

материальной субстанции

47. Главное препятствие к счастью Л. Фейербах усматривает в …

отчуждении человеческой сущности

разуме, мыслящем Я

чувственной природе человека

природной необходимости

48. Н. Я. Данилевский, предвосхитивший теории локальных цивилизаций О. Шпенглера и А. Тойнби, является создателем теории …

культурно-исторических типов

пассионарности

общественно-экономических формаций

ноосферы

49. Философское учение, отождествляющее Бога и мир, называется …

пантеизмом

креационизмом

атеизмом

50. Основоположником рационалистического метода в новоевропейской философии становится философ …

Р. Декарт

Б. Паскаль

51. Начало спору между славянофилами и западниками положила публикация «Философических писем» …

П. Я. Чаадаева

А. С. Хомякова

А. Н. Радищева

А. С. Пушкина

52. Исходным принципом философии Г. Гегеля является …

тождество бытия и мышления

агностицизм

механистический детерминизм

дуализм мышления и воли

53. «Нет ничего в разуме, чего не было бы прежде в чувствах», утверждают сторонники …

сенсуализма

рационализма

иррационализма

интуитивизма

54. Идейное движение эпохи Возрождения, отстаивающее уважение достоинства и прав человека, его ценность как личности, получает название …

гуманизма

либерализма

антроподицеи

секуляризации

55. Создателем первой философской системы в истории русской философии является …

В. С. Соловьев

М. В. Ломоносов

А. И. Герцен

А. Ф. Лосев

56. Центральной проблемой в философии Нового времени является …

разработка научного метода

вопрос о соотношении веры и разума

доказательство отсутствия центра во Вселенной

диалектика абсолютной и относительной истины

57. Переосмысление идеалистической диалектики Г. Гегеля с позиции материализма было осуществлено …

К. Марксом

Ф. Шеллингом

О. Контом

Гераклитом

58. Одним из ярчайших представителей русского Просвещения является …

А. Н. Радищев

В. Мономах

И. В. Киреевский

59. Направление в средневековой схоластике, утверждавшее реальное (физическое) существование вещей и признававшее общие понятия лишь именами вещей, называется …

номинализмом

теодицеей

универсализмом

реализмом

60. Характерной чертой немецкой классической философии является …

антропосоциоцентризм

иррационализм

материализм

теоцентризм

61. Достаточным условием нравственного действия, по Сократу, является …

знание добра

стремление к цели

познание природы вещей

отказ от чувственных удовольствий

62. Утверждая, что «свобода есть осознанная необходимость», Б. Спиноза становится на позицию …

детерминизма

волюнтаризма

индетерминизма

либерализма

63. Основоположник русского космизма Н. Ф. Федоров под философией общего дела понимал …

проект воскрешения мертвых

проект строительства коммунизма

русское мессианство

дело социалистической революции

64. Этическая концепция Эпикура может быть обозначена термином «__________».

эвдемонизм

аскетизм

прагматизм

утилитаризм

65. Реализм и номинализм – направления в средневековой схоластике, решающие проблему …

универсалий

отношения Бога и мира

соотношения веры и разума

цели и смысла истории

66. Попытка синтеза философии и искусства была предпринята представителем немецкой классической философии …

Ф. Шеллингом

М. Хайдеггером

67. Появление первых оригинальных философских текстов на Руси относят к …

С точки зрения русского писателя и мыслителя Л. Н. Толстого (1828–1910) драматизм человеческого бытия состоит в противоречии между неотвратимостью смерти и присущей человеку жаждой бессмертия. Воплощением этого противоречия является вопрос о смысле жизни – вопрос, который можно выразить так: “Есть ли в моей жизни такой смысл, который не уничтожался бы неизбежно предстоящей мне смертью?”* Пpимечание: * Здесь и далее кавычками будут выделяться ссылки на Л. Н. Толстого.. Толстой считает, что жизнь человека наполняется смыслом в той мере, в какой он подчиняет ее исполнению воли Бога, а воля Бога дана нам как закон любви, противостоящий закону насилия. Закон любви полней и точней всего развернут в заповедях Христа. Чтобы спасти себя, свою душу, чтобы придать жизни смысл человек должен перестать делать зло, совершать насилие, перестать раз и навсегда и прежде всего тогда, когда он сам становится объектом зла и насилия. Не отвечать злом на зло, не противиться злу насилием – такова основа жизнеучения Льва Николаевича Толстого.

Религии и теме непротивления в той или иной форме посвящено все творчество Толстого после 1878 года. Соответствующие произведения можно подразделить на четыре цикла: исповедальный – “Исповедь” (1879–1881), “В чем моя вера?”(1884); теоретический – “Что такое религия и в чем сущность ее?” (1884), “Царство Божие внутри вас” (1890–1893), “Закон насилия и закон любви” (1908); публицистический – “Не убий” (1900), “Не могу молчать” (1908); художественный – “Смерть Ивана Ильича” (1886), “Крейцерова соната” (1887–1879), “Воскресение” (1889–1899), “Отец Сергий” (1898).

По мнению Толстого человек находится в разногласии, разладе с самим собой. В нем как бы живут два человека – внутренний и внешний, из которых первый недоволен тем, что делает второй, а второй не делает того, чего хочет первый. Эта противоречивость, саморазорванность обнаруживается в разных людях с разной степенью остроты, но она присуща им всем. Противоречивый в себе, раздираемый взаимно отрицающими стремлениями, человек обречен на то, чтобы страдать, быть недовольным собой. Человек постоянно стремится преодолеть себя, стать другим.

Однако мало сказать, что человеку свойственно страдать и быть недовольным. Человек сверх того еще знает, что он страдает, и недоволен собой, он не приемлет своего страдательного положения. Его недовольство и страдания удваиваются: к самим страданиям и недовольству добавляется сознание того, что это плохо. Человек не просто стремится стать другим, устранить все, что порождает страдания и чувство недовольства; он стремится стать свободным от страданий. Человек не просто живет, он хочет еще, чтобы его жизнь имела смысл.

Материальный и культурный прогресс означают то, что они означают: материальный и культурный прогресс. Они не затрагивают страданий души. Безусловное доказательство этого Толстой усматривает в том, что прогресс обессмысливается, если рассматривать его в перспективе смерти человека. К чему деньги, власть и т. п., к чему вообще стараться, чего-то добиваться, если все неизбежно оканчивается смертью и забвением. “Можно жить только, покуда пьян жизнью; а как протрезвишься, то нельзя не видеть, что все это – только обман, и глупый обман!”. Трагизм человеческого бытия, по мнению Толстого, хорошо передает восточная (древнеиндийская) басня про путника, застигнутого в степи разъяренным зверем. “Спасаясь от зверя, путник вскакивает в безводный колодезь, но на дне колодца видит дракона, разинувшего пасть, чтобы пожрать его. И несчастный, не смея вылезть, чтобы не погибнуть от разъяренного зверя, не смея и спрыгнуть на дно колодца, чтобы не быть пожранным драконом, ухватывается за ветки растущего в расщелинах колодца дикого куста и держится на нем. Руки его ослабевают, и он чувствует, что скоро должен будет отдаться погибели, с обеих сторон ждущей его, но он все держится, и пока он держится, он оглядывается и видит, что две мыши, одна черная, другая белая, равномерно обходя стволину куста, на котором он висит, подтачивают ее. Вот-вот сам собой обломится и оборвется куст, и он упадет в пасть дракону. Путник видит это и знает, что он неминуемо погибнет; но пока он висит, он ищет вокруг себя и находит на листьях куста капли меда, достает их языком и лижет их”. Белая и черная мышь, день и ночь, неминуемо ведут человека к смерти – и не вообще человека, а каждого из нас, и не где-то и когда-то, а здесь и теперь, “и это не басня, а это истинная, неоспоримая и всякому понятная правда”. И ничто от этого не спасет – ни огромные богатства, ни изысканный вкус, ни обширные знания.

То бесконечное, бессмертное начало, в сопряжении с которым жизнь только и обретает смысл, называется Богом. И ничего другого о Боге с достоверностью утверждать нельзя. Разум может знать, что существует Бог, но он не может постичь самого Бога (поэтому Толстой решительно отвергал церковные суждения о Боге, о триединстве Бога, творении им мира в шесть дней, легенды об ангелах и дьяволах, грехопадении человека, непорочном зачатии и т. п., считая все это грубыми предрассудками). Любое содержательное утверждение о Боге, даже такое, что Бог един, противоречит самому себе, ибо понятие Бога по определению означает то, чего нельзя определить. Для Толстого понятие Бога было человеческим понятием, которое выражает то, что мы, люди, можем чувствовать и знать о Боге, но никак не то, что Бог думает о людях и мире. В нем, в этом понятии, как его понимает Толстой, не было ничего таинственного, кроме того, что оно обозначает таинственное основание жизни и познания. Бог – причина познания, но никак не его предмет. “Так как понятие Бога не может быть иное, как понятие начала всего того, что познает разум, то очевидно, что Бог, как начало всего, не может быть постижим для разума. Только идя по пути разумного мышления, на крайнем пределе разума можно найти Бога, но, дойдя до этого понятия, разум уже перестает постигать”. Знание о Боге Толстой сравнивает со знанием бесконечности числа. И то, и другое безусловно предполагается, но не поддается определению. “К несомненности знания бесконечного числа я приведен сложением, к несомненности знания Бога я приведен вопросом: откуда я?”.

Идея Бога как предела разума, непостижимой полноты истины задает определенный способ бытия в мире, когда человек сознательно ориентирован на этот предел и полноту. Это и есть свобода. Свобода – сугубо человеческое свойство, выражение срединности его бытия. “Человек был бы несвободен, если бы он не знал никакой истины, и точно так же не был бы свободен и даже не имел бы понятия о свободе, если бы вся истина, долженствующая руководить его в жизни, раз навсегда, во всей чистоте своей, без примеси заблуждений была бы открыта ему”. Свобода и состоит в этом движении от темноты к свету, от низшего к высшему, “от истины, более смешанной с заблуждениями, к истине, более освобожденной от них”. Ее можно определить как стремление руководствоваться истиной.

Свобода не тождественна произволу, простой способности действовать по прихоти. Она всегда связана с истиной. По классификации Толстого, существуют истины троякого рода. Во-первых, истины, которые уже стали привычкой, второй натурой человека. Во-вторых, истины смутные, недостаточно проясненные. Первые уже не со всем истины. Вторые еще не совсем истины. Наряду с ними есть третий ряд истин, которые, с одной стороны, открылись человеку с такой ясностью, когда он их не может обойти и должен определить свое к ним отношение, а с другой стороны, не стали для него привычкой. По отношению к истинам этого третьего рода и обнаруживается свобода человека. Здесь важно и то, что речь идет об истине ясной, и то, что речь идет об истине более высокой по сравнению с той, которая уже освоена в жизненной практике. Свобода есть сила, позволяющая человеку идти по пути к Богу.

Но как любить Бога и что значит любить Бога, если мы о Боге ничего не знаем и знать не можем, кроме того, что он существует? Да, не известно, что такое Бог, не известны его замыслы, его заповеди. Однако, известно, что, во-первых, в каждом человеке есть божественное начало – душа, во-вторых, существуют другие люди, которые находятся в одинаковом отношении к Богу. И если у человека нет возможности непосредственно общаться с Богом, то он может сделать это косвенно, через правильное отношение к другим людям и правильное отношение к самому себе.

Правильное отношение к другим людям определяется тем, что надо любить людей как братьев, любить всех, без каких-либо изъятий, независимо от каких бы то ни было мирских различий между ними. Перед Богом теряют какой бы то ни было смысл все человеческие дистанции между богатством и бедностью, красотой и безобразием, молодостью и дряхлостью, силой и убожеством и т. д. Необходимо ценить в каждом человеке достоинство божественного происхождения. “Царство Бога на земле есть мир всех людей между собою”, а мирная, разумная и согласная жизнь возможна только тогда, когда люди связаны одинаковым пониманием смысла жизни, единой верою.

Правильное отношение к себе кратко можно определить как заботу о спасении души. “В душе человека находятся не умеренные правила справедливости, а идеал полного, бесконечного божеского совершенства. Только стремление к этому совершенству отклоняет направление жизни человека от животного состояния к божескому настолько, насколько это возможно в этой жизни”. С этой точки зрения не имеет значения реальное состояние индивида, ибо какой бы высоты духовного развития он не достиг, она, эта высота, является исчезающе ничтожной по сравнению с недостижимым совершенством божественного идеала. Какую бы конечную точку мы ни взяли, расстояние от нее до бесконечности будет бесконечным. Поэтому показателем правильного отношения человека к себе является стремление к совершенству, само это движение от себя к Богу. Более того, “человек, стоящий на низшей ступени, подвигаясь к совершенству, живет нравственнее, лучше, более исполняет учение, чем человек, стоящий на гораздо более высокой ступени нравственности, но не подвигающийся к совершенству”. Сознание степени несоответствия с идеальным совершенством – таков критерий правильного отношения к себе. Поскольку реально эта степень несоответствия всегда бесконечна, то человек тем нравственнее, чем полнее он осознает свое несовершенство.

Если брать эти два отношения к Богу – отношение к другим и отношение к себе, – то исходным и основополагающим, с точки зрения Толстого, является отношение к себе. Нравственное отношение к себе как бы автоматически гарантирует нравственное отношение к другим. Человек, сознающий, как бесконечно он далек от идеала, есть человек, свободный от суеверия, будто он может устроить жизнь других людей. Забота человека о чистоте собственной души является источником нравственных обязанностей человека по отношению к другим людям, государству и т. д.

Понятия Бога, свободы, добра связывают конечное человеческое бытие с бесконечностью мира. “Все эти понятия, при которых приравнивается конечное к бесконечному и получается смысл жизни, понятия Бога, свободы, добра, мы подвергаем логическому исследованию. И эти понятия не выдерживают критики разума”. Они уходят содержанием в такую даль, которая только обозначается разумом, но не постигается им. Они даны человеку непосредственно и разум не столько обосновывает эти понятия, сколько проясняет их. Только добрый человек может понять, что такое добро. Чтобы разумом постигнуть смысл жизни, надо, чтобы сама жизнь того, кто владеет разумом, была осмысленной. Если это не так, если жизнь бессмысленна, то разум не имеет предмета для рассмотрения, и он в лучшем случае может указать на эту беспредметность.

Идею непротивления нельзя понимать так, будто Толстой был против совместных действий, общественно значимых акций, вообще против прямых нравственных обязанностей человека по отношению к другим людям. Совсем наоборот. Непротивление, по мнению Толстого, есть приложение учения Христа к общественной жизни, конкретный путь, преобразующий отношения вражды между людьми в отношения сотрудничества между ними.

Не следует также считать, что Толстой призывал отказаться от противодействия злу. Наоборот, он считал, что противиться злу можно и нужно, только не насилием, а другими ненасильственными методами. Более того только тогда по настоящему можно противиться насилию, когда отказываешься отвечать тем же. “Защитники общественного жизнепонимания объективно стараются смешать понятие власти, т. е. насилие, с понятием духовного влияния, но смешение это совершенно невозможно”. Толстой сам не разрабатывал тактику коллективного ненасильственного сопротивления, но его учение допускает такую тактику. Он понимает непротивление как позитивную силу любви и правды, кроме того, он прямо называет такие формы сопротивления, как убеждение, спор, протест, которые призваны отделить человека, совершающего зло, от самого зла, призывают к его совести, духовному началу в нем, которые отменяют предшествующее зло в том смысле, что оно перестает быть препятствием для последующего сотрудничества. Толстой называл свой метод революционным. И с этим нельзя не согласиться. Он даже более революционен, чем обычные революции. Обычные революции производят переворот во внешнем положении людей, в том, что касается власти и собственности. Толстовская революция нацелена на коренное изменение духовных основ жизни.